Александр Непоседа - Из-за облака. Проза. Поэзия

Что привело меня сюда?

Увидеть викингов, захвативших эти острова? Римлян, пришедших за ними? Что вело меня в Крыму? Когда, будучи подростком, я облазил все пещерные города, развалины древних крепостей. Что тревожило меня на вершине пирамид в мексиканском Теотиуакане, в тот тяжело-знойный вечер, когда багровое солнце чуть ли не в полнеба заваливалось за пустынный горизонт?

Что волновало меня в бухте Акапулько, в безумном ослепительном утреннем блеске? Что не дает мне покоя?

Я знаю ответ на этот вопрос. Это связь времен, поколений, живущая в нас, это информация, передаваемая на уровне генной памяти, бережно хранимая, неподдающаяся изучению.

Только этим я могу объяснить вспоминаемое мною; удары весел на воде при приближении викингов, тяжелый топот римских когорт, гулкий степной рокот бесчисленной конницы, звон тугой тетивы, взвизг ятаганов, скрип корабельных снастей, хлопанье разворачиваемых к ветру парусов, топовые огни, бесчисленные сражения, погони, замки и форты береговых укреплений, косое крыло при пролете чайки, наконец, на мартовском студеном ветру. А запах фиалок? А хрупкие пальцы возлюбленной?

Я иду сейчас по плоским, плотно уложенным булыжникам дублинской дамбы, к маяку. С моря несет запахом снега, йода, запахом вечности. Подняв воротник пальто, крепко ступая по камням, я поправляю шарф, слушаю крики чаек, звуки, доносящиеся из порта, в этой чужой стране я сегодня встречаюсь с зимой, надвигающейся с северо-востока.

Впереди меня, мужчина, рослый, широкоплечий, развернувшись к ветру спиной, зовет по имени женщину, отставшую от него, остановившуюся возле невысокой груды камней у края дамбы.

– Элижбет! Элижбет!

Но она не слышит, может из-за ветра, или от плеска волн. Глаза ее устремлены в черную заводь, вся ее тонкая фигура, в длинном белом пальто, словно крыло полярной чайки – напряжена полетом. В какие дали? Кто нам скажет об этом?

И почему то вспомнилось: все видят – с кем живет женщина, но о ком мечтает, знает только она…

В последний день ноября выхожу из гостиницы на улицу и сразу окунаюсь в пасмурное, холодное утро неповторимого британского королевства.

Напротив, на тротуаре, кипы газет, неутомимый пожилой испанец ловко раскладывает их для распродажи на длинный и узкий стол, за его спиной ярко плещут не погасшие до сих пор ночные огни рекламы, отраженные в изумительно чистых стеклах.

Я легко познакомился с ним в первый день своего приезда. Он здесь очень давно, прибыл из Мадрида, сбежав от сыскарей Франко, пересек неимоверное количество границ, и наконец, остановился в Дублине. Легкость общения с ним объясняется очень просто, он сносно говорит по-русски, путая окончания существительных и прилагательных, при этом отчаянно крутя своими нервными долгими пальцами рук возле своей груди. Красивая шевелюра, красный шарф и тореадорская стать делают его довольно импозантной фигурой среди рассветного бурливого городского движения.

Пока я просматривал « Коммерсантъ » и перекидывался с ним незначительными фразами, рекламные огни исчезли и мгновенно изменившиеся световые оттенки напомнили о поздней осени.

Мимо, торопливыми шагами спешат по своим делам мужчины и женщины, осторожно и мягко проезжают автомобили, мотоциклисты – экипированные как космические пришельцы – с жужжанием, чуть быстрее, и все одновременно замирают перед светофором.

В меня вливается нарастающий гул проснувшегося города, через низкие плотные облака внезапно проглядывает солнце, я вижу на электронном табло вспыхивающую цифру +1.

В небольшой кофейне, стилизованной под средневековую старину, с украшениями геральдики, я присаживаюсь возле окна.

Ирландка, огненно-рыжая, зеленоглазая, природной красоты молодая хозяйка приносит мне чашечку кофе – I′m glad to see you! – я рада вас видеть – она улыбается, и в ее наклоне я улавливаю симпатию.

– I notice that you run in the morning! Do you like it? – она спрашивает меня об утренних пробежках, уже который день подряд я следую мимо этих окон, а она просыпается очень рано.

Поразительно в ней еще то, что при смене прелестных платьев, юбок и сорочек всегда неизменно присутствие накрахмаленного миниатюрного передника и изящного ожерелья на шее, придающего особый шарм.

– This is my style, my rule of life – я отвечаю ей и старательно вглядываюсь в газету, где на третьей странице сообщается о небывалом снегопаде в Москве 29 ноября, о наводнении в Великобритании.

– You are married? – я спрашиваю о замужестве, она в ответ звонко расхохоталась.

– No, no, not yet lit my stars – Нет, нет, еще не зажигаются мои звезды – распахивается дверь, входят новые посетители, и хозяйка спешит им навстречу.

Кофе очень горяч, через обрывки разговоров, ароматы бисквитов, кофейных зерен, впорхнувшего холода с улицы и краски осеннего дня, уже торопясь, вынув блокнот и карандаш, нелепо и жарко волнуясь, записываю – теперь я бегаю вдоль Лиффи – такое вот милое название здешней реки, протекающей с запада на восток, в ту сторону, где за синими морями, лежит огромная страна, завороженная белой зимою, и куда мне еще не скоро возвращаться.

Приятно проснуться в воскресный день, находясь в отпуске, вдали от дома, в чужой стране, открыв глаза, рассмотреть через французское окно перспективу улицы в утренней синей, холодной дымке.

Прошлепать босиком по теплому полу своего номера гостиницы на седьмом этаже, взглянуть вниз, увидеть промытую пустоту перекрестка – выходной! – перемигивающие друг другу светофоры, одинокий автомобиль – габаритными огнями оживляя на полминуты каменно-стеклянное ущелье – пробегает по самому его дну сверкающей каплей ртути и скрывается за крутым поворотом.

Высокое небо еще полутемное, с крупными черными облаками, а над ними, в глубине, бледные угасающие звезды. Сегодня и я решил отдохнуть. Отказался от утренней пробежки, заказал себе – Good morning! please, tea, cake, cheese, number seven hundred and tenth – чаю в номер, кексы и сыр.

Буду сидеть у окна, за столом, любоваться Дублином, наблюдать, как просыпается Ирландия, когда и кто появится на улицах первыми: мужчины или женщины, полисмены или домохозяйки?

Но сделав первый глоток прекрасного английского чая, в шорохе раскрываемой газеты ударило по вискам, и совершенно неожиданно потащила моя память вдаль от этих мест. Рассыпая на осколки видимое мною, заменяя на более яркое по насыщенности, видение.

…Березы, окутанные снегом, северный тусклый рассвет, когда в одно мгновение – невозможно его уловить – вспыхивает низкое зимнее солнце, разрывая твой сон, словно цветочный букет, поставленный мною на окно для твоей внезапной радости, но сон распадается так осторожно и невесомо, что твои распахнутые глаза замирают в изумлении… и только тогда – я окликаю тебя.