Марина Черных - Запущенный сад. Стихи

Есть повод улыбнуться нам с утра!
Ведь за окном рассеянно и странно,
сорвав листок последний февраля,
Весна пробилась трепетным тюльпаном.

Земля еще сурово холодна,
но воздух упоительно прозрачен.
И трепетом весны обольщена,
ловлю флюиды будущей удачи.

Прощай, прощай, постылая хандра!
Тебе на смену призываю радость.
Пусть в жарких искрах моего костра
сгорят все беды и души усталость…

Она не умела жить по правилам,
так, чтобы все на своих местах.
Какие-то ноты не так расставила
и забывала репризы знак.
Она старалась делать паузы
в тех местах, где сплошной минор.
Из красной шерсти вязала наузы,
чтобы смягчить его строгий взор.
Немели пальцы от струн металлических,
а голос нежный ее дрожал,
когда пыталась ответить лирически
на ироничный его оскал.
Ей говорили: «Чего ты мечешься?
Ведь он не создан любить, беречь!»
Она не слушала. С ним бы встретиться,
ручьем серебряным в подножье течь.
Чтобы склонился, томимый жаждою,
и зачерпнул воды ключевой,
вдруг осознав, что обрел желанное,
смягчив внезапно характер свой.
Не скоро грезам ее исполниться,
Но ждать и верить – ее стезя.
А коль дождется, то, как и водится,
отдаст до капельки саму себя…

Вновь о тебе, моя милая,
лето напомнит мне стылое.
Ласточки, низко летящие,
тучи, по небу бродящие.

Черным крестом у надгробия
видится смысла подобие.

Некогда было иначе…
Светлыми были задачи.

Как далеко и умело
детство мое отлетело!
Помню коньки и салазки,
старые, добрые сказки;

спицы, старинные пяльцы,
неутомимые пальцы,
ласку, любовь и заботу,
сладкую утром дремоту…

Бабушки нынче иные:
все на подбор -молодые.
Вязнут на блогах и сайтах
средь многоточий и лайков.

Что ж, доживем помаленьку,
переступая ступеньку
в мир без прикрас и иллюзий
с финишным рейтингом «лузер».

Счастлива? Нет? Да, неважно…
Мир – это театр эпатажный.

Что тебе эта условность?
В сердце назрела готовность

все принимать безотчетно:
беды, победы, отчеты.
Только одно непреложно:
детство вернуть невозможно…

Далеки вы, детские зори,
когда лужа казалась морем,
когда главное слово – «МАМА»!
И роднее его на земле
не бывало слова иного…
Через годы скажу я снова:

«Мама» – слово всему основа,
Это ясно не только мне!

Пусть ласкается негой море,

пусть вдали остаётся горе.
И сбываются все надежды,
распускаются все цветы.
Ведь июльские звёзды ярче,
и с годами пылают жарче,
оставляя свой след в пространстве
светлым отблеском доброты!

Помнишь, мама, тот день в апреле?
Зацветали уже сады…
Птицы радостно, нежно пели.

И, казалось, не жди беды.

Как-то буднично, сжато, скупо
промелькнула в газете весть.

Лишь тогда мы узнали будто,
что Чернобыль на свете есть.

Ты рванулась одной из первых
выполнять свой врачебный долг.

Проводов телефонных нервных
вспоминаю обрывистый слог.

– Мама, как ты? Когда вернешься?
Радиации фон какой?
И едва ли ответа дождешься,

потеряв навсегда покой.

Вспоминаю, какой вернулась:
изможденный, усталый лик.
Только краешком рта улыбнулась,
не обняв меня в первый миг.

Много весен с тех пор миновало,
С каждым годом все меньше тех,
кому «щедрая» власть доверяла
стать героем чернобыльских вех.

Много их полегло до срока,
не успевших принять почет.
И наотмашь по сердцу – склока:
не довольно ль вести им счет?

Мама, зная твой нрав и храбрость,
непреложно горжусь тобой.
Одолела ты хворь и слабость,
амбразуру прикрыв собой.

Помолиться сегодня стоит
за тебя и за тех, кто был
в эти дни легендарно стоек.

И чтоб мир ни о ком не забыл…

Он родился в тридцать восьмом
на украинской щедрой земле.
Хлопчик с рыженьким хохолком,
что он ведать мог о войне?

В сорок первом он чудом спасся,
Мать молилась святым образам.
И на фото последнего класса
узнаю его лишь по глазам.

Он не смог позабыть ту осень,
когда запах плодов наливных
и простора небесного просинь
застелил черный смог войны.

Запылали сады и хаты,
кровь людская лилась рекой.
И шагали вражьи солдаты,
отнимая навек покой.

Сокрушали жизни и судьбы,
за собой оставляя смерть.
Кто из ныне живущих смог бы
неминуемый рок одолеть?

Отмолила ли мать их жизни,
под прицелом молясь за всех?
Только миловал Бог от тризны,

отведя от них смертный гнев.

Папа, милый! Коротким сроком
наделила судьба тебя…
Память детская била током,

не давая забыть себя.

Вспоминаю твою улыбку
и беседы в вечерний час.
Как писала тебе открытку,
когда был вдалеке от нас.

Выбор твой —защищать Отчизну
был осознан с младых ногтей.

Всей своею недолгой жизнью
утверждал средь иных путей

тот, который во благо людям,
словно щит, заслонит от врага.
Чтоб по нашим жизням и судьбам
не ступала вражья нога.

Но ожогом войны далекой
память в генах моих не спит.

И аккордом волны высокой
снова сердце мое теребит.

Пусть смеются беспечно дети
и цветут пышным цветом сады.

Чтоб на всем этом белом свете
не случилось подобной беды!

Тот сон опять воскрес и жалит остро.
Так, словно пресловутый Калиостро
через столетья посылает знак…
Я вижу, как сползает старый лак
с портрета, потускневшего от боли.
От ощущенья сладостной неволи
готова ли сейчас же убежать?
И что опять способно угрожать
моей душе, и разуму, и воле?

Блуждая в нави среди старых стен,
в проемах видя горестные лики,
ловлю губами солнечные блики,
пытаясь уловить немой катрен.
Что обратило вспять седое время?
Ведь ни к чему томительное бремя
мучительных и горестных потерь!
Ведь чаяла, что не открою дверь
в былую и чужую беспросветность,
где властвовала над умами светскость
наперекор благому слову «верь».