Антон Юшков - Жития грешных. Стихи и ничего лишнего

Весь мир – отель, мы сняли номера,
Здесь в грязных пятнах простыней страницы.
Лишь ночью что-то может нам открыться,
Ведь невидна бездарная игра,
Во тьме неразличимо расхожденье
Меж смыслом слов и звуками любви.
Страницы простыней в чужой крови —
Здесь праздновали чью-то ночь рожденья.
Дебют твой будет прост и однозначен —
Подмостками плохих постельных сцен
Тебя с рожденья в свой захватит плен
Весь мир – отель, наш номер не оплачен…

Когда не живешь, а бредишь,
И дни, словно карты Таро,
Когда, опьянённый едешь
В последнем вагоне метро —
Тогда нет ни чувств, ни мыслей,
Лишь гулкое эхо внутри.
И стрелки часов провисли —
Себя с отраженья сотри.
Стекло протирая отметишь
Свою слишком бледную тень,
Ты скоро кому-то ответишь
За то, то не прожил день.
Ты жаждешь любого приказа
В сигналах ночных фонарей
Своё сознанье размазав
По ветке последних дней…

Мы бьёмся в двери просветленья,
Но лишь у одного из нас
Есть ключ и выраженье глаз,
Которое имеет там значенье.
Вошедшего туда как не любить?
– А, может быть, и ты захочешь стать им?
Мы копию ключа тебе оплатим,
Но выраженье глаз нельзя купить…

Пусть мой крест стал чернее чёрного,
Пусть не прав я – Бог меня попотчует
Ремешком, плёточкой кручёною,
Кулаком, сапогом по почечкам.
– Ну, а вы, судьи несудимые,
Что встали в круг, всё вокруг да около?
А ну, давай, подходи, родимые! —
Вороньё заклевало сокола.
Я ж орал – вы меня не слушали,
Я ж молил – что мои молитвы вам!
Вы ж меня с потрохами кушали,
А потом вместе за поллитрами.
Что ж теперь – прожито и пропито?
Приходи на мои поминочки.
Вороньё заклевало сокола
В стае злой, в самой серединочке.
Пусть нательный крест мой незатейливый
Потемнел, почернел до копоти,
Но над моими сломанными перьями
Кто-то рвёт душу в слёзном шёпоте.
Так вот ради них, ради них, соколики,
Мы пойдём с песнями, с гитарами,
Пусть мы дрянь, ****ь и алкоголики,
Но взорвёмся новыми Икарами.
Нехристи? – да это кто ж про нас сказал?
Кто сказал, что таланты пропиты?
Да тот, поди, никогда и не летал,
Не летали вы – будьте же вы прокляты!
Пусть мой крест стал чернее чёрного,
Спьяну мысли тропами окольными,
Но душа с песней обручённая
Обрастёт перьями сокольими…

Здравствуй. Письмо короткое.
Нет, я не то чтобы занят —
Просто ночь, одиночество, водка
Напополам со слезами.
Да нет, ничего не случилось,
А, может быть, в этом и дело —
Просто заговорило то,
Что во мне раньше пело.
Просто дышится реже,
Мысли всё чаще в прозе,
Что-то согнуло и держит
В такой неудобной позе.
Что? Не проси – не отвечу,
Боюсь я этого слова…
Прощай… До свиданья… До встречи…
Напьюсь – напишу тебе снова…

Чёрной молнией туши
На белом листе портрет,
Знаешь, он выглядит лучше
Без идеальных черт.
Ты тело бумаги режешь,
Пером оставляя следы,
А он всё реже и реже
Похож на твои мечты.
Всё схоже и достоверно
И, вроде, рисунок простой,
Но как ни посмотришь – скверно,
И взгляд какой-то пустой.
Ты этой больна загадкой,
Твоих не хватает сил —
Твои галереи-тетрадки
В чёрной крови чернил.
И чудится крик – Довольно!
Загадка совсем не проста!
Послушай! Мне страшно и больно
Смотреть на тебя с листа!
Послушай! Не правь мне душу
Под мерку своей мечты.
К чертям идеалы! Я б лучше
Напился до хрипоты,
Ходил бы по крыши краю,
И пел проституткам блюз!
Нарисуй мне грехи, умоляю!
И я оживу!
Клянусь…

Я читал записки того парня.
Там было всё так легко —
По его воле катились камни
И не сбегало молоко.
Это он сказал Ною, когда тому плыть,
Это он откачал Муму,
А если он просто хотел прикурить —
То звёзды спускались к нему.
Я читал записки того парня
И меня удивил итог —
Однажды он понял, что мир – это псарня,
И вышел на новый виток.
Он бросил дела и уехал к богу
В такую дремучесть, куда
Никто никогда не найдёт дорогу,
Да и вряд ли захочет туда.
Я чтенье закончил октябрьским утром
И вышел счастливый под дождь,
Его решенье не кажется мудрым,
Но что с них, поэтов, возьмёшь?
Он там хлещет брагу, покуда не рухнет,
Но все же в душе его мир —
Ему грея чай на прокуренной кухне
Жарко горит Альтаир.

Наложили контрибуции
На таланты без амбиции,
Толь таланты стали куцые,
Толи просто так – традиции…

Москва, как много в этом.
Какой к чертям Париж?
Здесь можно лишь поэтом,
Покуда не сгоришь.
Здесь от тоски не страшно,
Но сладко душу рвать.
Нет, с Эйфелевой башни
Такого не видать.
Здесь кухонные споры
О Сартре и Както,
Здесь нервов переборы,
А если выпил кто —
Тут даже не осудят,
– Судьба, мол, довела.
Лишь пыл хмельной остудят,
Пусть в лоб, да не со зла.
Жива под тусклым светом
Под звук протёкших крыш
Москва. Как много в этом…
Какой к чертям Париж?

То ли я такой дурак,
То ли принято здесь так,
Что в любой житейской передряге
Каждый сдуру начудит,
Всех врагов опередит,
Себе больше навредит,
Чем отъявленный бандит,
Чем желудку паразит,
Чем жиду антисемит —
Сам свои же приспускает флаги.
Я что за дело ни найду —
Всё вкривь и вкось, всё ни в дуду,
Но отчаиваться я непривычный.
Я ничуть не унываю,
Всё по новой начинаю,
Как Сизиф валун толкаю,
Как Мухтар всё понимаю,
То найдусь, то пропадаю,
То построю, то сломаю,
А помру я как и все… Ну, нелогично ж.
Тут-де, надобна мораль.
Словно из кустов рояль
Вывожу я знаменитые фразы:
Под лежачих не течёт,
Важен принцип, а не счёт,
Умный в гору не пойдёт,
Кто дурак, тому везёт,
День Рождение – раз в год,
Муха тоже вертолёт,
А жизнь – дерьмо, и бабы все – заразы…

Ну, вот, не то, что бы опять,
А двадцать пять, а в двадцать пять
Так начадил, что хоть подвешивай топор.
И всех прорех не залатать,
Да и не в карты сел играть,