Мариям Кабашилова - Физика

И девушка еще была, конечно.
Она вела негромкий разговор
С собой и поправляла внешность.
Еще звучало в воздухе «Мотор»,

Когда Мишель прекрасный и печальный
Проснулся. Дом качался на плаву,
Скворчал на кухне выкипевший чайник,
И лил ноябрьский дождик наяву.

Когда она звонила ему рассказать, как чудесно прошла экскурсия,
Она была уже мертва. Он не верил своим ушам, ведь был в курсе,
Что российские туристы утонули в Адриатике во время прогулки
На лайнере «Котор». Какие-то проблемы с мотором из-за фальшивой втулки.
Ее фамилия в списках погибших. А она ему говорит: «А дальше, ты только послушай,
Нас высадили на райском берегу…» В аэропорту она выглядела отдохнувшей.
И они продолжили жить как прежде. Он дарит ей цветы, варит по утрам кофе
По какому-то особому рецепту, он в этом деле профи.
По выходным водит в кино, на прогулки в сосновый бор.
В кафе официантка удивляется его просьбе принести второй прибор.
Он смеется, говорит об издержках профессии, она, рассматривая ее нарочито строго:
«Нет, проблемы в личной жизни, посмотри, какие у нее кривые ноги».
Иногда они сидят на веранде своего домика, за бокалом вина
Рассуждают о смысле жизни, поэзии, о вещих снах.
«Бывают такие слова, которые чувствуешь наощупь, ощущаешь их вкус на языке,
Будто тебя захлестывают волны моря или подхватывает течение горной реки,
А бывает слово острое, как стрела…»
И после паузы: «Ты знаешь, мне иногда кажется, что я уже умерла».
Улыбается, думает, надо об этом написать стихи.

Если вдруг случится в программе сбой,
И ты враз решишь покончить с собой:
Отравиться или повеситься.
Перед этим вот что, ты не забудь
Прочитать по звездам свою судьбу,
Улыбнуться смайлику месяца.

Она уезжает к нему в маленький город В.
Я люблю, я люблю, я люблю – гудит в голове,
Плеер, блок сигарет, на первое время лаве,
Мастер и Маргарита на тридцатой главе.

«Эй, послушай, что ты с собою творишь,
Сорвалась с катушек, поехала крыш…
Рвешься в город В, как в какой-то Париж».
Отвечает: «Он сам – человек-Париж.

С сеной, марсовым полем и башней.
Нет никого на свете милей и краше».
«Эй, послушай, разве тебе не страшно?»
«Страшно вспомнить, как без него было раньше»

Поезд ее умчал на далекий берег.
Продолжает любить и свято верит
В счастье без белых авто, собачек, денег.
А перед нею злобен и дик воет Терек.

Священная Бхагавад-гита
Полностью перевернула мое сознание,
Но я все еще живу как прежде.
Так курица продолжает бежать по двору
После того, как ей отрубили голову.

В это сложно поверить, но я говорю как есть —
С тех пор, как ты умер, от тебя ни одного смс,
Ни разу не позвонил, не зашел в гости, не повстречался в метро,
Как будто растворился в воздухе, ушел в нутро
Ночи. Словно и в самом деле тебя больше нет.
Я писала письма, но не получила ответ.
Тебя не была на премьере нового Гая Ричи,
Там такой чувак в духе мистера Коричневого,
В самом конце у него еще едет крыша…
А когда все самураи любовались вишней,
Сидя в позе лотоса, умиротворенно и спокойно,
Ты не появился в парке Уена Коэн.
Да что там, даже на Патриарших тебя не было ни разу.
Я специально искала, вокруг, сколько хватает глазу —
Одни деревья в летаргическом сне, наверно, пинии.
Ты никогда не отличался особенной дисциплиной,
Но кто же знал, что так добросовестно отнесешься к этому
Неправдоподобному переходу через Лету.
Так и представляю готический пейзаж, грай ворон,
Как ты сдерживаешь смех, отдавая монетку Харону.
Я звоню, и за дверью твоей долгий зуммер,
Напиши мне письмо, начни с фразы – «когда я умер…»

Ты знаешь, хорошо, что все как есть:
Стол в центре комнаты, окно, вид из окна,
Пропитанный фонарным светом, весь
Небосвод со звездами. Одна

Из них надежней остальных
Меня оберегала и вела.
Все, что во мне, и даже этот стих,
Обращены к ней точно, как стрела.

Я расскажу, как это было вкратце.
Часы хмурились – без пяти двенадцать,
В утробе комнаты икал тусклый свет.
Ты скомкал письмо, выбросил конверт.
Потом долго сидел, пока не забыл о времени,
Пока не перестал быть переменной уравнения,
С дифференциальными неравенствами и строгими,
Перестал подчиняться законам логики.
Больше не пытался кого-то спасти,
Больше не говорил никому «прости».
И тебе не говорили «прости»,
И много еще других слов, а потом —
Только некоторые слова, например, «перелом», «бром»,
В общем, оканчивающиеся на слог «Ом».
Ты не помнишь, как перестал испытывать боль,
Как прошел паспортный контроль,
О чем тебя спрашивали, о чем ты спросил,
Как сел в самолет, потом в такси.
В дороге несколько раз засыпал,
Снился грязный сырой подвал.
Кто-то кричал «стой» и «берегись».
А проснувшись, ты оказался в лесу, на берегу реки.

Все само по себе – и лес, и речка.
Не увиден, не назван, не осознан,
Льется дождь, и продолжается вечно
Хвойный запах, очаровавший сосны.

Там, где рот не молвит ни слов, ни звуков,
Там, где мысль не влечет за собой последствий,
Ты тихонько берешь свою речь на руки
И укачиваешь как мама в детстве.

Пусть заснет надолго без снов-видений,
Без морей и тонущих в них закатов,
Пусть живет от всяких вещей отдельно,
Между богом-отцом и русским матом.

В доме твоем окно
Долго мусолит осень,
День, позабывшись сном,
Бредит листьями клена.

Медленный алкоголь,
Взгляд по блеклым обоям,
Здесь настоящая боль,
А не мысли о боли.

Нам не хватает слов,
В дело вступают руки.
Говорим про любовь,
Но молчим о разлуке.

Тень медленно замеряет расстояние от калитки до сада,
Собака соседская лает надсадно.
Как заезженная пластинка длится лето. Так долго-долго.
А когда переставляешь иголку,
Уже наступает январь.
Воробьи ютятся под крышей дома как встарь.
Подросток сидит на подоконнике в белой пижаме.
Ищет слова, свободные от содержания,
Чтобы наполнить их собою до краев,
Чтобы порезаться о них в кровь.
Луна, созревшая в небе сочным дюшесом,
Дает крепкие побеги в его душе.