Петр Котельников - Зеркало времени. Исторический роман

Новгородскую, по копью изображенному, «копейкой» стали называть, а московскую – «сабельницей», поскольку не копье было изображено, а сабля. Оказалась новгородская деньга, или копейка, как ее теперь стали называть, вдвое тяжелее, а, следовательно, и вдвое дороже московской сабельницы стала. Правда, еще долгое время, по памяти старой, московскую называли деньгой, а новгородскую – «две деньги». Постепенно новгородская деньга вытеснила сабельницу, и стала называться одним названием – копейка.

Мир на Руси, как гость дорогой, ну, как солнышко осенью поздней, редко появлялся. Князья меж собой, как собаки грызутся, монголов друг на друга науськивают. А деревни горят, а дым черный над землей стелется. Подхватывает ветер огонь, с места на место переносит, дымы в клочья рвет, всю округу чадом заставляя дышать! А мужики бегут кто куда! А скотину гонят и режут! Рев животных, лай собак, крики людей огласили округу! Но вот, все ж таки замирились, вроде бы, хлеб растить надо, выращивать животину надо, торговлю вести надо. А как без денег быть? Полушек да гривен не достает. Те ж татары, с Ханом-Батыем пришедшие, требуют, не только мед, хлеб, да мясо! Таньгу подавай им! Трудное это слово для языка русского. Тут же мы, русы, его в «деньгу» переделали. Таньга, деньга, – какая разница для человека русского? Ему бы только платой от своих, да монгольских охальников избавиться! Нет деньги в кошеле, жди неволи ордынской. И свой князь ордынцам может дитя, жену и самого продать за невыплату оброка! Срок небольшой, осенним временем ограниченный. Собрал урожай, пора и на рынок, в город собираться. Собираются сельчане гуртом. Недаром поговорка есть: «Гуртом и отца бить легко!»

Одному никак нельзя, обидеть в пути не сложно. Хоть и недалече стольный город князя удельного, но по дороге тать ожидать может? И не только в ночь глухую, но и в божий день ясный, когда солнце радуется, чистым воздухом умываясь. Так что, самый резон гурьбой ехать. Недаром пословица была такая: «Семеро не один, коня отдадим, а с воза не слезем»

У ворот городских главных служка княжеская встречала в сопровождении стражников. За въезд по деньге с двух возов требует. Платят мужики, куда ж деваться от нехристей? Хоть и не велика монета, да только лишняя в кармане мужика не валяется. «Слава Богу, хоть на этот раз по-божески взяли, – думает мужик, в печали своей, радуясь, – по прошлому году деньгу с каждого воза брали! Правда, год тот вдвое был урожайнее нынешнего». На рынке, куда возы приехали, ступить негде. Насилу место разыскали, чтоб притулиться, да товар свой простой, деревенский, разложить. Сколько тут народу разного. И свои купцы, и немецкие. До чего ж странный народ этот немцы. Кафтаны короткие, задницу видать, портки узенькие, до колен, на ногах чеботы тоже короткие. Глянешь, смеяться хочется – ну, чисто кузнечики, вот только прыгать не умеют. И восточные басурманы есть. Тех по длинным халатам, да тюрбанам на головах отличить можно. И немцы, и басурмане восточные, каждый приехал со своей монетой. Как мужику, деревенщине, разобраться, когда счет ведет свой по полушкам, деньгам, да гривнам? Слава Богу, на рынке меняла княжеский сидит, обменивает их деньги на русским понятные. А то слышишь: талер, гульден, грош… А что такое, сколько деньги в них, не известно?

Во времена тишайшего царя русского Алексея Михайловича деньгу стали из меди чеканить. И ходили одновременно серебряная копейка и медная, одинаковой стоимости. Пришлось деньге такое незаслуженное претерпеть унижение. Против царя не выступишь, «помазанник» все же он.

Потом официальная монета – деньга исчезла. И свое название только во множественном числе сохранила – «деньги». Правда, в обиходе нашем приходится иногда слышать такие выражения:

«Бережливый мужик, умеет деньгу беречь!», или «Поехал мужик деньгу зашибать!»

Когда сейчас произносят слово «грош», сразу представляем себе нечто, чрезвычайно мало стоящее.

Часто слышно выражение «гроша медного не стоит», что означает – меньше цены уже и быть не может. А ведь был когда-то грош «особою значимой», величаемой.

Родился грош в Чехии, в стольном городе Праге. Чехи, народ рассудительный, серьезный, по деловитости немцам не уступающие. Потому своей монетой пользовались. Не нравились им ни талеры, ни марки, ни пфенниги. И грош пражский не из меди, а самого настоящего серебра, металла вечного, душою белого, чеканился. А рядом с Чехией, если на восток податься, проживал народ легкий, веселый и задиристый. Нрав настолько легкомысленный, что не додумался даже до того, чтобы собственную монету иметь. И пользовались тут, в Польше, всякой, в том числе и пражским грошом. Но, вот, как-то польскому князю Мечиславу мысль добрая в голову пришла: «Так, без гроша собственного, польского, и лицо свое потерять можно… Надо бы свою монету чеканить? Да, вот беда, нет в Польше человека, который мог бы этим заняться?» По счастью ли, или несчастью, давно в Польшу евреи просились. Их последовательно изгоняли из Англии, Франции, Испании, Италии, Германии. Часть евреев в Византию направилась, а часть у границ с Польшей над задачей оседлости билась.

Мечислав встретился с одним из них, представившемся посланцем, и долгую беседу с ним имел. Нарисовал еврейский посланец такую радужную картину князю польскому, что у того слюнки изо рта потекли. Да и то, что оставалось поляку, привыкшему к балам и веселью, мечом владевшему, да с карманом дырявым и вечно пустым, делать. О поляке пословица русская говорила: «Сверху шелк, а в брюхе – щёлк». Дал согласие Мечислав на переселение евреев. В 1173 году понаехало их видимо-невидимо, как при нашествии саранчи. Но, работа закипела. Товары рекой потекли, и польский грош появился, евреями отчеканенный.