Карина Василь - Различные миры моей души. Том 2. Сборник рассказов и стихов

Он встал и начал тихонько одеваться.

– Придурок, – буркнул из-под одеяла Питер, когда Майкл закрывал дверь. Майкл чуть улыбнулся. Может, он и придурок, но его искусство приносит антиквару неплохие деньги. Тот сам говорил, как трудно ему бывает разубедить клиента в том, что он держит в руках оригинал, а не копию. А уважение в глазах одного такого любителя классики, когда они столкнулись и антиквар сказал, что это Майкл автор картины, стоило всех прибылей, которые молодой человек получил от своего хобби. Странно, что к нему ещё не обращались с предложением начать подделывать картины. Некоторые младшекурсники об этом шептались в мужском туалете. А ему даже намёка никто не сделал. Впрочем, какая разница? Он вполне легально зарабатывает честным трудом. Пока не окончит колледж и не встанет на ноги. Тогда можно творить и самому. А не только копировать корифеев прошлого. Если бы только не эти кошмары…

Пробираясь в мансарду, которую колледж сдавал нескольким ученикам-художникам под студию, Майкл пытался вспомнить, когда же именно они начались. Возможно, после одного из сеансов гипноза? Или после приёма очередного лекарства? Он ведь не фармаколог – не знал, чем именно его лечат. Однако, результат был на лицо: его дипломная картина близилась к концу. Столь ярких образов и такого причудливого сочетания цветов ему не удавалось добиться раньше. Вот и сегодня, поднимаясь наверх, он уже видел, как закончит картину…

Подойдя к двери, он достал ключ. Скрежет замк а больно резанул по ушам. Войдя в мансарду, он включил только приглушенный свет. Медленно снял мешковину с холста и задумчиво взял в руки кисть…

– Я рад, Майкл, что вы наконец хотите мне показать вашу работу. Я ждал её окончания ещё восемь месяцев назад, – говорил тучный преподаватель, бывший куратором Майкла в дипломной работе. Они поднимались в мансарду, где Майкл хотел перед показом дипломной комиссии продемонстрировать свою работу наставнику. За ними, тяжело дыша, поднимались ещё два человека – профессор кафедры искусств эпохи Ренессанса и декан художественного факультета. Они хотели первыми из комиссии увидеть творение расхваливаемого ученика. К тому же, оба они будут в этой комиссии его оценивать. И сегодняшнее неформальное общение могло расположить их к Майклу.

Войдя, Майкл раскрыл все окна, и яркий солнечный свет залил большую пустую комнату, в которой из мебели были только несколько мольбертов и старый вытертый диван у стены рядом с дверью. Майкл подождал, когда трио соберётся у его мольберта, и театрально сдёрнул покрывавшую его ткань. Трио молчало. Майкл ждал. Пожирая глазами свою картину, он не видел, как менялись лица преподавателей.

– Это вы подготовили в качестве дипломной работы? – после долгого молчания наконец спросил куратор. В его голосе чувствовалось напряжение. Но Майкл этого не заметил.

– Да, – сказал он восторженно. – Я назвал её «Разгневанная Немезида с секирой в руке».

– Лучше уж «Женщина с топором», – буркнул декан.

– Что? – очнувшись, повернулся к нему Майкл.

– Так на это вы потратили своё время? – снова спросил куратор.

– Да, именно.

Полотно было не слишком большим – два с половиной метра на полтора. Оно было выполнено в классической манере венецианских мастеров эпохи Возрождения с лёгким оттенком маньеризма. Картина изображала как бы часть комнаты: весь левый край представлял собой бурый угол. Впечатление портил бело-розовый херувим в верхнем левом углу, в ужасе прикрывший рот правой ручкой. Левую он зачем-то вытянул вперёд. Взгляд херувима был направлен на п а ру в центре картины. Слева, в тени комнаты, на спине лежал мужчина. Зрителю были видны только его кучерявая макушка и верхняя часть спины. Через его правое плечо был переброшен хитон. Мужчина опирался на правую руку. Левую вытянул вперёд, как будто защищаясь. Справа от него во весь рост стояла полуобнажённая женщина. Она развернулась как для замаха справа налево большой секирой. Зрителю были видны её обнажённые руки, часть спины, с которой сползла туника, напряжённые ноги и, главное, оскаленное в гримасе гнева и негодования лицо. За её спиной были видны четыре столба, поддерживавшие каменные арки. За ними был виден зелёный сад и каменный фонтан. Сквозь арки пробивалось яркое солнце, отражавшееся на лезвии секиры. В нижнем правом углу картины застыла чёрная женщина со странным выражением лица – не то удовлетворения, не то испуганного любопытства. Вся картина в целом вызывала непонятное чувство узнавания или дежа вю.

Наконец молчание нарушил куратор.

– Что ж, Майкл, спасибо, что вы показали свою работу сейчас, а не на её защите. Очень сожалею, господа, – обратился он к двум мужчинам. – что вы потратили своё время.

– Потратили время? Сожалею? – Голос Майкла буквально взлетел до потолка мансарды. – Чёрт возьми, что происходит?

– А происходит, молодой человек, – басом сказал профессор. – что вы зря потратили деньги и время на обучение здесь. А мы, к сожалению, выучили еще одного ремесленника.

– Ремесленника? – Руки Майкла сжались в кулаки. – Потрудитесь объяснить.

– Вы хотите сказать, – встрял декан. – что эта картина – целиком ваш замысел?

– Да.

– Что ничего похожего вы раньше не видели?

– Нет.

– Значит, вы действительно зря потратили время, обучаясь у нас.

– Да в чём дело? – взорвался Майкл.

– Майкл, мальчик мой, – куратор положил руку Майклу на плечо. Тот её нервно стряхнул. – Вы же сами всё видите. К чему это возмущение? Не спорю, коллаж получился талантливым. Но плагиат есть плагиат.

– Да как вы смеете?.. – Майкл с побелевшим лицом повернулся к куратору.

– Это, – не обращая на него внимания, куратор ткнул пальцем в лицо женщины. – «Голова Горгоны» Караваджо. Это, – Он указал на мужчину на спине. – очень напоминает одновременно «Аполлона и Марсия» Риберы и «Обращение Савла» того же Караваджо. Даже больше тут «Савл», чем «Марсий». Это, – куратор указал на правую часть картины с чёрной женщиной в углу. – Тициан «Диана и Актеон». Не спорю, вы талантливо скопировали классиков. Но вас здесь не этому учили.

– Скопировал? Я? – Майкл снова взглянул на картину. Какое-то время он безумными глазами пожирал её. Потом его лицо исказила гримаса мучительной боли и он схватился за голову. Преподаватели со снисходительным сожалением смотрели на него.

Вдруг Майкл распрямился и обвёл их прояснившимся взглядом.

– Итак, вы считаете, что я плохой художник? – спросил он вдруг по-итальянски с каким-то странноватым произношением слов. – Вы посмели усомниться в моём таланте? Да как вы смеете говорить это мне, Микеланджело Мерци да Караваджо, что я не умею рисовать? Сам кардинал Франческо Мария Борбоне дель Монте покровительствует мне! Я писал для апостольского нунция Маффео Барберини, герцогов Карафа-Колонна и Лорены! Мной восторгались маркиз Винченцио Джустиниани и кардинал Щипион Боргезе! Я рисовал для церквей Рима и Неаполя! Я – автор портрета магистра Мальтийского ордена Алофа де Виньякура! А вы кто такие? Кучка недоучившихся школяров с тугим кошельком! Что вы знаете об искусстве? Что вы знаете о м у ках художника? Когда я рос на улицах и рисовал натюрморты и уличных мальчишек, мне являлись такие сюжеты, о которых вы даже думать не можете! Проклятые торгаши! Вы думаете, купить можно всё? Вы думаете, угроза ареста продала вам мой талант и душу? Да, вы можете купить мою свободу. Но мой дар и мою руку вам не купить!