Софья Сладенько - Четыре в одном. Лирика, пародии, байки Лопатино, Жы-Зо-Па

а хозяин всех по росту заморозит до утра…

Потому колоколец печален,

что бубенчики прошлой зимой

отморозил по пьянке случайно…

И с тех пор я мужик никакой.

Стала жизнь моя – полная лажа.

Эх, не брать больше девок в полон.

И бухгалтерша Людка не скажет:

«А Вован-то у нас – мудозвон».

В «люблю» и «бля» не много схожести.

Точнее, нету ни фига.

Татуировкою на кожу мне

легли колымские снега.

Чего тут только ни намешано:

победы, беды и бабло.

Люби, покуда я не в бешенстве…

За опозданья и облом.

За молоток, что утром врезала

по пальцу, выкрикнув «подсунь».

И за еду, которой брезговал,

за ковыряние в носу.

Люби за то, что папиросами

я задымила будуар.

За бигуди, за то, что бо́сая

крадусь ночами в мини-бар.

Люби за руку, что махала ей.

И ногу тоже не обидь.

За лобызания с нахалами

люби меня, родной… Люби.

Вот как Галина Римская обращается к А. С. Пушкину:

И пламенеющей душою

Могу реальность сотворить,

Стихами жить, их есть и пить,

И кто мне нужен – здесь, со мною.

Благоговею, мой поэт,

Тебе поведала секрет.

(авт. Галина Римская)

Вам графоманство душу режет

физиологии подстать.

Стихи решила пить и жрать?

Но срать, увы, придётся тем же.

Секрет твой – полная фигня.

О, как задрала ты меня!

Для мужиков ширинка – не пустяк:

достоинство внутри надёжно скрыто.

Оно не выпадает просто так,

как просо из дырявого корыта.

Ему цена в базарный день – пятак,

когда мужчина выпив, бесконтролен.

Но утром снова с чистого листа:

логин, пароль и марш по сайту троллем!

Страшнее фильмов Альфреда Хичкока

командировка в Томск… Мне не забыть,

как был до полусмерти я зачмокан

и брошен на обочину судьбы.

И ладно б кем – путаною на трассе.

В новинку садо-мазо для меня.

Сказал, ремень увидев: «Ни фига се!»,

но поздно было что-нибудь менять.

Столб телеграфный стал столбом позора.

Урок мне, дуралею, неспроста…

Обратно ехал медленно, под сорок,

почёсывая шишки от хлыста.

Беда подкралась тёмной ночью:

две тени юркнули в депо.

Луна, тревогу напророчив,

нависла зубчатым серпом.

Один преступник был не молод,

имел пять ходок за спиной,

под синью множества наколок —

характер мерзко-шебутной.

Он совратил внучка на дело:

угнать махину в тыщу тонн.

С ангара сбив замок умело

был так всецело увлечён

процессом кражи, что случайно

рукой коснулся проводов.

И не успев пожать плечами:

за две секунды был готов…

И нахрен сдался паровозик?

Кому листва, кому плоды:

«в окне торчащий Денькин носик,

а рядом вьется деда дым».

О чём твержу? Да ни о чём! Пишу ли,

иль извожу бумагу на клозет:

читателям выкладываю дулю.

Точнее – поэтический презент.

Глаза в желудке – это плод мутаций,

а нос в прямой кишке – не комильфо.

Боюсь, однажды может оказаться:

закупорю ушами свой проход…

Несведущего вытошнит на «клаву»,

но я считаю: вовсе не плохи,

увидеть свет имеющие право,

мои внутриутробные стихи.

«любовь» и «кровь» несчастной поэтессы —

веригами на худеньких плечах.

Поглощена мыслительным процессом,

расчёсывая бублик по ночам.

Весь интернет прояндексив, прогуглив,

устав от мук и проревев сполна,

убеждена, что этот чёртов бублик

для женщины – незримая стена.

Повывелись некрасовы и феты,

для нынешних мужчин стихи – табу.

Пытаясь из говна слепить конфету,

бездумно тычут в кнопки наобум.

Не тяга к рифмам вызывает жажду,

а пушкинские гены в ДНК

ломают жизнь тупоголовых граждан.

Дают приток на сайты Кравчука.

Того, кто во мне поселился, похоже, знаю

по длинным ушам, что торчат у меня изо рта.

Тот, с кем вчера мы бухали – пушистый зая.

Объяснять ему смысл бытия – что помои глотать.

Этот пройдоха пробрался довольно ловко.

Всё б ничего, но тревожит один нюанс:

когда он морковкою чавкает без остановки -

рушится мой щелочной и кислотный баланс.

Заяц-то, ладно. С ним справиться много проще,

нежели с тем, кто стихи сочиняет внутри.

Кто круглосуточно рифмами душу полощет,

меня вынуждая сосать валидол и цитрин.

Чую нутром, что и заю поэт раздражает.

Особенно в пик обострения – ранней весной.

Носится по пищеводу в несвежей пижаме

и соглашается в целом и малом со мной…

Полдень. Жара. Раздвигая проход, вылезают,

ворча и беззубо ругаясь, на божий свет -

вечно нетрезвый, грызущий морковку, зая.

Следом за ним – обрыдавшийся недопоэт.