Галина Мамаева - В чёрно-белых тонах. Стихи

В том, что роскоши не рада,
Знаю, некого винить.
С пустотой смертельной рядом,
Мама, мама, как мне жить?

Море разочарований
Мной изведано сполна,
Паруса былых желаний
Поглотила глубина.

Нет того, кто не лукавит,
Глядя ласково в лицо.
Мне несносен мир, где правит
Наглость дерзкая дельцов…

Притягательна порочность,
И обман в чести – так что ж…
Людям головы морочить,
Мама, мама, невтерпеж.

Не рыдается, не пьется,
И не сходится с ума,
Мама, мама, остается
Монастырь или сума…

Но молиться не учила
Ты, безгрешная, меня,
О хорошем говорила,
Целомудрие храня.

Между небом и землею
Как мне жить, тоску кляня?
Мама, мама, что со мною,
Птица кроткая моя…

Еще рано ставить точку, еще рано
Уходить на незаслуженный покой…
Совместимы с жизнью нажитые раны,
И осталось место после запятой.

Еще рано ставить точку, даже если
Нет надежд, и все досказаны слова,
Есть без слов мелодии и песни:
Все шумит прибой и шелестит листва.

И, когда огонь блеснет во мраке,
Может быть, опять откроет взор
Кипарисов восклицательные знаки
На страницах бесконечной книги гор!

Ночь, притихшая дорога…
Город дремлет, но не спит.
Как птенец, вспорхнет с порога,
И, неслышный, полетит.

В фонарей неровном свете
Быстрым легким ветерком
На своем велосипеде —
Пара крыльев под седлом.

Он – бродяга и философ…
Ночь шуршит под колесом,
В голове полно вопросов
Без ответов – обо всем.

Оттого ему не спится
Средь манящей тишины,
Как у Маленького принца,
Звезд глаза его полны…

Ты, мой принц, умен и светел,
Все пойми – и не грусти
На единственной планете,
Что у вечности в горсти…

Поймешь и ты, как это происходит:
Сначала невзначай и не всерьез,
Но повторенье до ума доводит,
Что страшное, увы, уже сбылось…

И, осмотревшись в прежнем окруженье,
Вдруг осознаешь, что уже не те —
Черты миров и это отраженье,
Что видишь пред собою в темноте,

Что без тебя в грядущее уплыли,
Сверкая, золотые корабли,
Уж нет обид на то, что изменили,
Не жаль, что нет надежды у любви…

Лишь все живет в душе шальное чувство
Не пройденных дорог, и средь полей
Вдруг море зашумит…, и всей Земли искусство
Ждет постиженья глубины своей.

Хоть труден смысл, но все ж необходимо
Воздвигнуть вновь из снов, из пустоты
Пространство для тепла, но нелюдимо
В душе, и жуткий холод с высоты

Грозит обрушиться… Но осень обещала
Еще немного ярких теплых дней
Прощального природы карнавала
У пристани заброшенной моей…

Поймешь и ты, как это происходит…

Бабочка орхидеи
Замерла за окном —
Пленница или фея
В сумраке ледяном.

Носятся, как шальные,
Белые мотыльки…
Жаркие, золотые
Тропики далеки.

Слишком далек экватор…
Здесь же полгода так:
Даже не виноватый —
Все ж обречен на мрак.

Теплятся, чуть живые,
В замяти зимних стуж,
Нежные, кружевные
Бабочки наших душ…

Ах, эта серость, эта сырость,
Ноябрьский пасмурный налет
На всем, что было, всем, что снилось,
И что когда-нибудь придет.

Простудой вечною болея —
Проклятьем северных широт,
Сдавив шарфами туже шеи,
Спешит скукоженный народ…

Но так пронзительно пространство
Над распластавшейся Невой,
Деревьев павшее убранство
Разметано по мостовой.

Их беззащитные скелеты
Черны на серой фреске дня,
И ветви к небесам воздеты,
О скудной жалости моля…

Но тем, кто верит, что не зря,
Кто не бежит от ноября —
Святого холода дыханье
Дарует мыслей высоту,
И новых истин осознанье,
И взгляд, узревший пустоту…

Какая сладкая морока —
Под стук колес лежать – дремать,
Несет до Дальнего Востока
Колышущаяся кровать.

И машинист, как ангел ночи,
Летит во тьме, а за спиной,
Как крыльев шлейф, состав грохочет
Дорогой узкой и прямой.

Его привычное бесстрашье
Безумством кажется тому,
Кто белою рукою машет
Во след гремящему крылу.

В иную жизнь, в иные веси —
Лишь стоит только захотеть,
Он не стремится в поднебесье,
Ему нужна земная твердь,

Земные запахи ночные,
На каждой станции свои,
Вокзалы, словно часовые
У бесконечной колеи.

Колес немолчные рассказы
Их вечный стук: впе-ред-впе-ред!
Дороги старая зараза
Остановиться не дает.

Вагоны длинные, стальные…
А пассажиры живы ли?
За окнами уже иные
Леса, овраги, ковыли.

Тугое ломится пространство
В приотворенное окно,
И жизни жадное упрямство
Моей душе возвращено…

Я знаю, знаю – я всего лишь
Русалка, полу-человек.
Ну что ж, с природой не поспоришь,
И короток мой век…

Я рождена любить, и жить одной любовью,
Его глаза и руки целовать,
И ждать его шагов, и жертвовать собою,
И вновь в его объятьях воскресать.

Как чужды мне все игрища людские,
Я не ищу богатства и побед,
Мне б лишь смотреть в глаза родные
И видеть в них любви ответной свет.

Я рождена любить… Но как груба
Любовь земная, люди – как глухие…
И принцам, видно, здесь не по зубам
Любви стихии роковые.

И скоро в августе, когда туманом
Подернется поверхность вод,
Я уплыву, и вновь прозрачной стану
В том озере, где грусть русалочья живет.

Свою любовь отдам я берегам,
Высоким соснам, птицам, облакам,
Гранитным скалам, солнечным лучам…

Это солнце весеннее
На февральском снегу,
Ждет весны, как спасения,
Все живое вокруг.

Хоть сугробы дремучие
Не спешат исчезать,
Песни самые лучшие
Нам пора запевать.

Свист синицы настойчивый
В заревой тишине…
Вот и сердце, как «отче наш»,
О весне, о весне…

Как блестят отшлифованы
Вешним солнцем поля!
Смотрит в них зачаровано
Небо, как в зеркала.