Иван Тургенев - Андрей

«Начало трудно», – слышал я не раз.

Да, для того, кто любит объясненья.

Я не таков, и прямо свой рассказ

Я начинаю – без приготовленья…

Рысцой поплелся смирный мой пегас;

Друзья, пою простые приключенья…

Они происходили вдалеке,

В уездном, одиноком городке.

Подобно всем уездным городам,

Он правильно расположен; недавно

Построен; на горе соборный храм

Стоит, неконченный; дома забавно

Свихнулись набок; нет конца садам

Фруктовым, огородам; страх исправно

Содержатся казенные места,

И площадь главная всегда пуста.

В уютном, чистом домике, в одной

Из улиц, называемой «Зеленой»,

Жил человек довольно молодой,

В отставке, холостяк, притом ученый.

Как водится, разумной головой

Он слыл лишь потому, что вид «мудреный»

Имел да трубки не курил, молчал,

Не выходил и в карты не играл.

Но не было таинственности в нем.

Все знали его чин, его фамилью.

Он года три в Москве служил; потом

Наскучив должностной… и прочей гилью,

Вернулся в отчий запустелый дом.

Все комнаты, наполненные пылью,

Нашел (его домашние давно

Все померли), да старое вино

В подвале, да запачканный портрет,

Да в кладовой два бабушкиных платья.

Пока служил он – связи да занятья

На воле рос он с самых ранних лет;

И вспомнить ему не дали, что нет

Родной груди, которую в объятья

Принять бы мог он… нет ее нигде…

Но здесь, в родимом и пустом гнезде,

Ему сначала было тяжело…

Потом он полюбил уединенье

И думал сам, что счастлив… но назло

Рассудку – часто грустное томленье

Овладевало им… Его влекло

Куда-то вдаль – пока воображенье

Усталое не сложит пестрых крыл, –

И долго после, молчалив, уныл,

Сидел он под окошком. Впрочем, он,

Как человек без разочарованья,

Не слишком был в отчаянье влюблен

И не лелеял своего страданья.

Начнет, бывало, думать… что ж? не стон,

Зевота выразит его мечтанья;

Скучал он не как байронов Корсар,

А как потомок выходцев-татар.

Скучал он – да; быть может, оттого,

Что жить в деревне скучно; что в столицах

Без денег жить нельзя; что ничего

Он целый день не делал; что в девицах

Не находил он толку… но всего

Не выскажешь никак – пока в границах

Законности, порядка, тишины

Держаться сочинители должны.

Так, он скучал; но молод был душой,

Неопытен, задумчив, как писатель,

Застенчив и чувствителен – большой

Чудак-дикарь и несколько мечтатель.

Он занимался нехотя собой

(Чему вы подивитесь, о читатель!),

Не важничал и не бранил людей

И ничего не презирал, ей-ей.

Хотел любви, не зная сам зачем;

В нем силы разгорались молодые…

Кипела кровь… он от любви совсем

Себе не ждал спасенья, как иные

Девицы да студенты. Между тем

Мгновенья проходили золотые –

И минуло два года – две весны…

(Весной все люди чаще влюблены.)

И вот опять настала та пора,

Когда, на солнце весело сверкая,

Капели падают… когда с утра

По лужам дети бегают, играя…

Когда коров гоняют со двора,

И травка зеленеет молодая,

И важный грач гуляет по лугам,

И подступает речка к берегам.

Прекрасен русский теплый майский день…

Всё к жизни возвращается тревожно;

Еще жидка трепещущая тень

Берез кудрявых; ветер осторожно

Колышет их верхушки; думать – лень,

А с губ согнать улыбку невозможно…

И свежий, белый ландыш под кустом

Стыдливо заслоняется листом.

Поедешь зеленями на коне…

Вздыхает конь и тихо машет гривой –

И как листок, отдавшийся волне,

То медленной, то вдруг нетерпеливой,

Несутся мысли… В ясной вышине.

Проходят тучки чередой ленивой…

С деревни воробьев крикливый рой

Промчится… Заяц жмется под межой,

И колокольня длинная в кустах

Белеется… Приятель наш природу

Весьма любил и в четырех стенах

Не мог остаться в ясную погоду –

Надел картуз – и с палкою в руках

Пешком пустился через грязь и воду…

Была в числе всех улиц лишь одна

«Дворянская» когда-то мощена.

Он шел задумчиво, повеся нос.

По лужицам ступая деликатно,

Бежал за ним его легавый пес.

Мечтатель шел; томительно-приятно

В нем сердце билось – и себе вопрос

Он задавал: зачем так непонятно,

Так грустно-весел он, как вдруг один

Знакомец, не служащий дворянин,

Нагнал его: «Андрей Ильич! куда-с?»

«Гуляю, так; а вы?» – «Гуляю тоже.

Вообразите – не узнал я вас!

Гляжу, гляжу… да кто ж это, мой боже!

Уж по собаке догадался, да-с!

А слышали вы – городничий?» – «Что же

С ним сделалось?» – «Да с ним-то ничего

Жену свою прибил он за того

Гусарчика – вы знаете…» – «Я? Нет!»

«Не знаете? Ну как же вам не стыдно?

Такой приятный в обществе, брюнет.

Вот он понравился – другим завидно,

Послали письмецо да весь секрет

И разгласили… Кстати, нам обидно

С женой, что не зайдете никогда

Вы к нам; а жили, помнится, всегда

Мы с вашим батюшкой в большом ладу»

«А разве есть у вас жена?» – «Прекрасно!

Хорош приятель, признаюсь! Пойду

Всем расскажу…» – «Не гневайтесь напрасно».

(Ну, – думал он, – попался я в беду.)

«Не гневаться? Нет, я сердит ужасно…

И если вы хотите, чтоб я вас

Простил совсем, пойдемте к нам сейчас».

«Извольте… по нельзя ж так…» – «Без хлопот!»

Они пошли под ручку мимо праздных

Мещанских баб и девок, у ворот

Усевшихся на лавках, мимо разных

Заборов, кузниц, домиков… и вот

Перед одним из самых безобразных

Домов остановилися… «Здесь я

Живу, – сказал знакомец, – а судья

Живет вон там, подальше. Вечерком

Играем мы в картишки: заседатель,

Он, я да Гур Миняич, вчетвером».

Они вошли; и закричал приятель

Андрея: «Эй! жена! смотри, кто в дом

Ко мне зашел – твой новый обожатель

(Не правда, что ли?)… вот, сударь, она,

Авдотья Павловна, моя жена».

Ее лицо зарделось ярко вдруг

При виде незнакомого… Стыдливо

Она присела… Радостный супруг

Расшаркался… За стулья боязливо

Она взялась… Ее немой испуг

Смутил Андрея. Сел он молчаливо