Николай Почтовалов - Чайный домик. Стихи

Стылый сентябрь подарил нам опять бабье лето:
женскому полу всегда не хватало тепла…
но ежегодно сентябрь, вспоминая об этом,
лето сжигает всегда неизменно дотла…

Что-то не то и не так происходит на свете:
осень с причудами, но, как хозяйка, – права…
только забудешь о так приглянувшемся лете, —
снова кружи́тся от летней жары голова…

Солнце уставшим костром на ветру догорает,
бабьим теплом от души наполняя дома…
кажется: близко, так близко до самого рая…
но… это осень, а скоро наступит зима…

Где-то дожди затаились, устав от безделья…
только не надо с приходом их к нам торопить:
пусть в сентябре будет лето на этой неделе, —
дайте последний глоточек от лета испить…

Мутило… и продавленный диван
впивался зло пружиной в ягодицу…
Хотелось, братцы, даже удавиться,
но… за окном вдруг затянул баян.
Он не играл, он – плакал… Под вальсок
дворовый пёс кивал хвостом кому-то…
Был час – как будто бы промежду суток —
затягивай потуже поясок…
Мечтал Иваныч, сплёвывая зло,
а тётка Марья, в стареньких калошах,
свистела: день-то – чудо, прехороший,
ишь, как с погодой нынче повезло!

Висел июль в прокуренном окне,
и было лень задёрнуть занавеску…
Её задёрнула услужливо невестка,
сказав: «Хотите? – Возражений нет».

Мелькнула мысль: ну, старина, пора:
конец и есть, наверное, начало!
И, оттолкнувшись молча от причала,
я зазвучал… на кончике пера.

Осень, снег… и никому нет дела,
что душа, отдельная от тела,
то взлетает, то опять садится,
будто кем-то раненая птица…

С телом жить она сейчас не может:
пробежит мороз по тонкой коже —
и она от тела отлетает…
Дай ей Бог снежинкой не растаять…

Нет, не хочу, не могу, не желаю, не стану
ветру о чём-то нашёптывать я у костра…
Было бы, знаю, конечно, немножечко странным,
если бы это признанье случилось вчера…

Может быть, это – меня закружили метели?
Может быть, это – в душе проливные дожди?
Может быть, это – те листья, что прошелестели
и улетели, оставив меня позади?

А в облаках ослепительно белые птицы
машут крыла́ми беззвучно, как в старом кино…
Жизнь – колесо… Мы с тобой —
поржавевшие спицы…
Было, всё было, но очень, уж очень давно…

Было, всё было: костёр догорал на рассвете,
чмокала каша, чаёк закипал в котелке,
песнями душу в тумане расплёскивал ветер…
Было, всё было – как замок на жёлтом песке…

Плачет кто-то за окошком —
я не плачу, я – смеюсь:
мысли катятся горошком
прямо на пол… Ну, и пусть…
Собирать я их не стану:
собирал ещё вчера…
Как же всё на свете странно:
чаще, всё-таки – с утра…

За день до смерти буду жить,
не отвлекаясь на сомненья,
и будет за окном кружить
неуловимое везенье;
и снег растает на губах,
отдав своё мгновенье влаги,
и запульсируют в стихах
на сереньком клочке бумаги
мне непонятные слова:
о смысле жизни в этом мире,
о том, что жизнь всегда права,
о том, что только Бог помирит,
о том, что смертью не помочь
и жизнь, увы, не помогает…
Уже осталась – только ночь…
А, что потом, – никто не знает…

Костры весенние отчаянно дымят…
С огнём весной всегда – из рук вон плохо…
А нам с тобой – тереть глаза да охать:
ну, отчего же листья вспыхнуть не хотят?

Они хотят, но… у желанья есть предел,
как и в стихах: как ты себя не мучай,
когда расплавишь лёд под листьев кучей,
погаснет пламя… Ты ж не этого хотел?

Слушай: может быть, услышишь…
Не услышишь, – не поймёшь.
Кто-то, может, рядом дышит, —
ты не слышишь: правда – ложь…
В облаках плывёт куда-то
зарифмованная боль…
Роль глухого воровата,
ты глухого не неволь:
он такой, каким когда-то
уродился. Жизнь глупа —
у него ума палата,
но душа, увы, слепа:
наугад бредёт по свету
и на ощупь ищет смысл…
Смысла в смысле смысла нету,
смысл – когда в раздумьях мысль.
Просто пишется порою
не о том. Прости, – устал:
трудно быть твоим героем —
я иллюзий не питал.

Холодеет рот от скуки,
ноет правое плечо,
вместо слов толпятся звуки,
зазывая на крючок…
И никак не разобраться:
щупай – всё равно не то…
в голом зеркале паяцем
ржёт безумный конь в пальто…

Не глумись, ноздря… Осколки
захрустели под пятой…
Скучно… нет от жизни толку
в этой комнате пустой…

Зима… Уныло и темно…
В пространстве – замкнутом и стылом —
как облачка, колечки дыма
плывут в замёрзшее окно…
Как будто вечность замерла
в столетних половицах пола…
Я к этой вечности приколот:
жизнь, как и комната, – мала…

Зима… И в липкой тишине
ворчать не прекращает тёща…
С ворчаньем жить, наверно, проще
моей простуженной стране…
И голоса едва слышны,
как на заброшенном погосте:
дожди перемывают кости —
они безропотно грешны…

Зима… Простуженный и злой,
хрипатый голос только жальче…
А в зеркале – уже не мальчик…
Увы, и тут не повезло…
И в комнате опять темно…
В пространстве – замкнутом и стылом —
моя душа колечком дыма
плывёт в замёрзшее окно.

Подметает город осень:
на траве пожухлой проседь,
в небе хмуром лета просинь
выцвела до дыр,
жёлтых листьев эполеты
на деревьях неодетых, —
только я и… бабье лето
путаем следы.

Все в округе поредело,
даже дворник – между делом,
да и то всегда несмело —
листьями шуршит…
Ты прости меня, прохожий,
что опять мы не похожи:
осень я свою не прожил,
нет нужды спешить.

Было всё, а что-то – мимо…
Это знать невыносимо…
Но давай судьбе простим мы
осень на дворе.
Ей бы – и зимой, и летом,
и весной – кружить по свету,
чтобы с песней недопетой
в костерке гореть…

В купе плацкартного вагона,
как сельди в бочке, – морячки,
и все, как будто бы знакомы —
не сыновья, а всё ж – сынки:
почти забытые улыбки,
почти забытые слова,
уже есть право на ошибки,
и жизнь – прекрасна и нова́…