Марина Бородицкая - Крутится-вертится (сборник)

Какой недужный, бледный вид
У наших первых публикаций!
В них зябко жмётся алфавит,
Боясь о воздух обстрекаться.

У переношенных детей
От недостатка кислорода
Ты видел, лекарь-грамотей,
Синюшность этакого рода.

О, этот страх, что вышел срок,
Стажёр с улыбкой крокодила
И сонной нянечки упрёк:
«Э-э, матушка! переходила…».

Опять, опять дворами, вдоль помоек,
Обидою прерывисто дыша,
Вдоль жёлтеньких бахрушинских построек
Без спросу загуляется душа.

Отброшена взыскательной любовью,
Она утянет тело в те края,
Где в детстве научили сквернословью,
Где не смыкались школа и семья,

Где с крыш зимой съезжали, застревая
На жёлобе, – и знали наперёд,
Что вывезет московская кривая,
Бахрушинская лихость пронесёт…

И вывезла! до самых новостроек,
И пронесла – над самой пустотой!
Да фиг теперь найдёшь среди помоек
Хотя б клочок уверенности той.

Дюймовочка, Снегурочка –
Изгваздана в снегу,
Бахрушинская дурочка,
В слезах домой бегу.

А дома – ноты стопкою
Да книжные тома,
А дома спросят: «Кто тебя?» –
А я скажу: «Сама!».

«Вольн о ж тебе с хулиганьём!» –
В сердцах воскликнет мать,
Но дед покажет мне приём,
И я пойду опять…

А у татарки-дворничихи
Трое татарчат,
Они с утра в окне торчат
И гадости кричат.

А Санька, белокурый бог,
Заедет мне под дых!
А что приём, когда врасплох?
И мне никак не сделать вдох,
Не добежать до них…

Но крыша возле чердака
Звенит, как зыбкий наст,
Но чья-то грязная рука
Скатиться мне не даст, –

И я вдохну все звуки дня,
Весь двор – со всех сторон,
И никогда уж из меня
Не выдохнется он!

Гляжусь я в память: что мне зеркала!
Да, в память, в перевёрнутый бинокль,
Нацепленный на временн у ю ось.

Вот это юность – в лаконичной юбке
Шагает переулками: душа
И тело – точно певчие пружинки.

А дальше – детство, вот оно сидит
В углу за шкафом, утирая сопли
Полою мушкетёрского плаща.

А дальше? Несомненно. Вон оно!
Почти за горизонтом! Меньше точки!
Так далеко, что не хватает глаз!

Там тоже я, но только в прошлый раз.

Треск резинки – и взлетает
Резкий, хрупкий вертолёт.
– Пап, откуда?! – Из Китая.
Пятьдесят девятый год.

Зонтик лаковый, бумажный
В трубку толстенькую сжат,
И шуршит на кукле важной
Неснимаемый халат.

Круглый веер с веткой дуба:
Шёлк натянут – в пальцах зуд,
Но сияя белозубо,
Кеды взнузданные ждут!

Воспитательница Сяо
В детской книжице жила:
С детских слов письмо писала,
Тонкой кисточкой вела.

С папой книжку полистаю,
Суну нос в цветочный чай…
Я когда-нибудь слетаю
В этот праздничный Китай!

Заземлите меня, заземлите,
я больше не буду!
Ну, смеялась над физикой –
так не со зла ж, не назло!
Я не верила, что электричество
водится всюду,
Чуть притронулась – и затрещало,
и всю затрясло.

Кареглазый учитель, явись
из глубин лаборантской,
Что-нибудь отключи, расконтачь,
эту дрожь пресеки!
Никогда я поступок свой не повторю
хулиганский –
Не дотронусь
до юной твоей долгопалой руки.

Заземлите меня!
Если надо – землёй закидайте:
Я читала, ударенных молнией
можно спасти!
Ну хотя бы учебник,
учебник по физике дайте –
Там уж, верно, укажут,
куда мне заряд свой нести…