Евгений Дергалин - О жизни и любви. Рассказы, фэнтези, стихи

– Это где Вы взяли?

– Сам написал.

– Ваши листовки были расклеены?

– Да.

– Документы есть? Егор молча подал паспорт. Дежурный засуетился. – Подождите здесь, не уходите. Вы не уйдете?

– Нет.

Торопливым шагом дежурный пошел по лестнице на второй этаж. Очень быстро вернулся. Вслед за ним спустился невысокий, пожилой человек в гражданском. Идите за мной, – обратился этот человек к Егору. Они поднялись по лестнице с красными коврами на второй этаж. Прошли по широкому коридору в один из кабинетов. В кабинете за длинным столом находились несколько человек в военной форме. Во главе стола восседал полковник. Все глядели на Егора, как на диковинного зверя. Полковник спросил: Зачем ты распространял листовки?

– Надоел бардак.

– Тебя же посадят.

– Пусть.

– НУ что же, забирай его, действуй Рябов, – обратился он к человеку, с которым Егор пришел. Рябов провел Егора в кабинет, находящийся неподалеку. Присаживайся, – сказал Рябов, указав на стул. Сам же сел напротив, с другой стороны стола.

– Я подполковник Рябов. Занимаюсь подобными исключительными вопросами.

– Такими ненормальными людьми?

– Да нет, ты неправильно понял. С какой целью ты расклеивал листовки?

– Надоела несправедливость. Мы в тупике, надо из него выбираться.

– В чем же эта несправедливость?

– НУ, вот меня собираются увольнять по статье. И после этого я ограничиваюсь в правах и не смогу устроится на нормальную работу. Я писал заявление по собственному желанию, а меня хотят уволить по статье. Я не хочу так жить.

– Для чего ты распространял листовки? Чтобы вызвать возмущения?

– Нет, чтобы обратили внимание.

– Ага, ясно, значит не для антигосударственных действий.

– Нет, все равно я ничего не смог бы сделать.

– Это правильно, – Рябов достал из ящика стола яблоко, разрезал его перочинным ножом, подал половинку Егору.

– Угощайся.

– Не хочу.

– Не стесняйся.

Егор взял яблоко и стал его есть. Он уже начал понимать, что ему бросают спасательный круг. В кабинет зашел еще один КГБ-шник. Он спросил Рябова: Это тот самый? Да, – ответил тот. Рябов обратился к Егору: Много еще у тебя листовок?

– Все расклеил. Эту утром написал.

– По памяти? – спросил пришедший КГБ-шник.

– Да.

– Хорошая память. Я бы такую ерунду не запомнил. Егор промолчал.

– Где ты хранил листовки? – спросил Рябов.

– В книге.

– В какой?

– «Униженные и оскорблённые».

Оба КГБ-шника засмеялись.

– А потом будет преступление и наказание! – сказал тот, что помоложе. Не люблю эту книгу, – ответил Егор.

– Ну что же, на работе твоей я договорюсь, – снова заговорил подполковник Рябов, – Пиши объяснение.

– Ничего не буду писать.

– Пиши, пиши, он правильно советует, – молодой КГБ-шник улыбнулся.

– А суд будет?

– Суда не будет, – ответил подполковник.

– Надо подумать.

– Ну, думай, только не долго. Егор задумался. Всё – таки дело, которое он задумал, получилось и с работой наладится. Может так поступить будет вполне разумно. Сделал дело и сохранил свободу. – Ладно, давайте напишу. Рябов стал диктовать, Егор сначала просто записывал, а потом начал поправлять в смысле стиля повествования, даже сам удивился и подумал, что это прямо таки получается какой-то синдром и приумерил свой пыл. Когда закончили, подполковник вернул паспорт. Из КГБ с Рябовым они вышли вместе. Ну вот, – сказал он, – мы и расстаёмся. Встретишь меня когда-нибудь и не узнаешь. – Как не узнаю, узнаю. – Посмотрим. И он оказался прав. Лет через 20, в 2003 году Егора окликнул мужчина: Здравствуй! Не узнаёшь меня?

– Извините, Вы ошиблись! Я Вас не знаю.

– Нет, я не ошибся, – ответил он.

Егор молча прошёл дальше и только минут через десять он с трудом, но что-то вспомнил и догадался, что это был тот самый подполковник Рябов. Если бы не эта оплошность, надо было его поблагодарить. Прошло так много времени. И в КГБ тоже, оказывается, люди.

Я лежу на берегу ласкового Чёрного моря и любуюсь чудом. Прохладный, вечерний ветерок ласкает моё слегка обожжённое солнцем тело. Белые волны разбиваются о прибрежные камни, закатное небо спокойное и безмятежное, невероятная прелесть природы навевает поэтическое вдохновение, достаю тетрадь и пробую писать. Постепенно веки тяжелеют, хочется спать и только какой-то яркий свет беспокоит и волнует. Я открываю глаза – удивительно красивое женское лицо, очи как неба синь.

– Кто Вы прекрасная незнакомка? – выдохнул я.

– Сам догадаешься, – чудный голос уже не забыть.

Это невероятно и голос, как реченька журчит, русский сарафан и кокошник и звезда горит.

– Что, царевна—лебедь, сама пожаловала? – шучу я.

– Узнаешь! У меня к тебе дело.

– К Вашим услугам!

– Как тебе пишется, милый!

– Хочется, но с трудом идёт. Удивляюсь какие бывают плодовитые!

– Не у всякого плодовитого останется что-то после.

– Но есть и другие!

– Есть! Хочешь, покажу тех, которые есть и которых для мира нет!

– Интересно как это?

В небе заклубились белые и тёмные облака, к моему удивлению появилось нечто похожее на мираж, которое становилось всё более чётким – русоволосый парень спускался в подвал дома, в одной руке держал тетрадь и блокнот. Затем он положил тетрадь и блокнот на трубу и вышел из подвала.

– Вот так положено начало самой популярной и знаменитой рок – музыки восьмидесятых, девяностых и частично двухтысячных годов, – молвила девица.

– Как Вы сделали такое в небе?

– Я могу и не такое! – сказала она. Даже не удивляюсь. – А при чём тут этот молодой человек!

– Какие группы начала тех лет ты знаешь?

– «Аквариум», «Форум», «Кино», «Весёлые ребята».

– Это в основном его стихи!

– Ну, Б. Г. же поэт!

– Он хороший музыкант. Были у него другие попытки, но это как небо и земля. Шарик, к сожалению, сдулся.

– Что, об этом никто не узнает?

– Прекрасное далёко об этом узнает и не только прекрасное далёко, простит многих, как и в его песне, но не всех.

– Как же случилось такое?

– Тяжёлое время и надо было прятаться. А он имел неосторожность, для конспирации, подписать некоторые свои стихи именами уже известных людей и они с удовольствием записали его произведения в список своих достижений. Громкий голос заставил меня обернуться. Ну, конечно, дядя милиционер. Кому ещё придёт в голову спрашивать у раздетого человека документы? С въедливым, генетическим страхом достаю паспорт из кармана брюк, лежащих немного в стороне и показываю его милиционеру. Всё в порядке, он уходит, но нет и прекрасной девушки. В кружевах облаков темнеющего неба заметно слабое подобие надписи – Сара… Что же это было?