Юрий Лифшиц - Витражи. Избранные переводы

Граф Членцо, напыжившись, как монумент,
поклялся в сердцах, что умрет конкурент,
но, сил не имеючи «встать на крыло»,
кричит, что нет жизни в Синьоре Фалло.

А члены, что жили весь век без забот,
теперь, получив от ворот поворот,
собрались оравой – штыки наголо —
и с яростью бросились дрючить Фалло.

Летел чуть живой вдоль по улице он,
и с гиканьем члены бежали вдогон,
а девки, оконное сдвинув стекло,
орали: «О, небо, помилуй Фалло!».

От смеха старухи попадали ниц,
увидев болтанку бегущих яиц.
Но их, невесомых, как ветром снесло —
куда им тягаться с Синьором Фалло!

Мой разум спал глубоким сном,
забыл я страх и стыд:
казалось, время нипочем
тебе не навредит.

А ныне от меня вдали,
объята немотой,
ты кружишься путем земли
с камнями и травой.

Прекрасна ты, но так и знай,
что я в тебе любил
всего лишь то, что невзначай
себе вообразил.

Поверь мне, милая, мечтам
необходим полет;
тот, кто не верит чудесам,
любви не обретет.

Сердечный голод мой питать
дано твоим глазам
по тем законам, что под стать
земле и небесам.

Мне путник, воротясь из дальних стран,
рассказывал: «Куски гранитных ног
и лик огромной статуи, чей стан
раздробленный давно ушел в песок,
я видел, и гордыней обуян
был взор тот, и усмешка на губах
вещала, что ваятель был велик,
провидя страсти в каменных сердцах.

И надпись сохранил тот пьедестал:
«Я – Озимандий, царь царей, достиг
вершины славы, мир завоевал!»
И ничего кругом. Одни куски
колосса прошлых лет, осколки скал,
пустой простор и вечные пески.

Не тронь покров, что Жизнью все зовут:
хотя фальшиво разрисован он,
мы верим в тот раскрашенный лоскут,
а Страх с Надеждой нас берут в полон —
двойного Рока неизбывный труд:
их тени ткать над бездною времен.

Я знал того, кто приподнял слегка
кулису эту, чтоб любовь найти,
но нет нигде такого пустяка,
и к ней, увы, он не нашел пути.
Среди теней, живущих взаперти,
лучом на сцене был он – как Пророк,
мятежный Дух, что рвался из сети,
но обнаружить истину не смог.

Что в Мире необъятном мы найдем
прекраснее лаврового венца?
Сияние Луны, чьи три кольца —
три пары губ, смеющихся молчком;

рожденье свежей розы под окном;
дыханье зимородка-пришлеца
над зыблемой волною – нет конца
пустым сравненьям под моим пером!

Что на земле не стоит похвалы?
Апреля слезы? Мая светлый лик?
Или в июне бабочек узор?

Нет, мне красоты эти не милы, —
но для меня воистину велик
прелестных ваших глаз державный взор.

Впитала плоть моя в конце пути,
о Бёрнс, пространство комнаты твоей,
где ты мечтал бессмертье обрести
и ждал беспечно день своих скорбей.

Мне кровь тревожит твой ячменный эль,
мне в душу входит твой великий дух
мне взор мутит воображенья хмель,
а разум мой затих и замкнут слух.

Могу пройтись я по твоим полам,
могу открыть окно – и за тобой
пойти к твоим исхоженным лугам,
могу я все, пока я как слепой…

Могу поднять я в честь твою бокал, —
так улыбнись – достоин ты похвал!

Суровые колокола,
гоните уходящий год;
пусть эта ночь его убьет,
поглотит – ледяная мгла.

Гоните старый год взашей,
зовите новый – сквозь буран;
гоните старческий обман,
зовите правду новых дней.

Зовите совесть в каждый дом,
гоните горечь и нужду;
гоните вечную вражду
меж бедняком и богачом.

Гоните зло былых времен:
междоусобную войну;
зовите жизни новизну,
где святы честность и закон.

Гоните ложь гнилых основ,
желанья, хлопоты, грехи;
гоните все мои стихи,
зовите молодых певцов.

Гоните чванства мишуру,
людскую злость и клевету;
зовите честь и простоту
любовь к порядку и добру.

Гоните срам старинных бед
и мерзость золотых оков,
гоните войн столетних зов;
зовите мир на сотни лет.

Зовите храбрых, что спроста
щедры и сердцем, и рукой;
гоните тьму судьбы земной,
зовите светлого Христа.

Что напророчил Царь царей?
(Я восхищаюсь древним текстом!)
«Все в этой жизни у людей —
Mataiotes Mataioteton» 2.

Сей позолоченный трактат 3
школяр усвоит без вопросов:
мудрей не выдавал цитат
ни мертвый, ни живой философ!

Француз, испанец, немец, росс
блеснули здесь своим талантом:
тот станет ментором всерьез,
кто сладит с этим фолиантом.

Историй здесь – полна скрижаль,
и все – глупей старинной прозы;
какая здесь царит мораль,
какие здесь метаморфозы!

Слепого рока круговерть,
немало желчи, много боли,
паденье, взлет, рожденье, смерть
и благородство в низкой доле.

Какой престранный мемуар!
Разбитый трон, измена друга,
в насмешку обращенный дар
и обойденная заслуга.

Кто был велик – упал в кювет!
Кто низок был – взлетел высоко!
О суета пустых сует!
О смехотворная морока!

И меж турецким письмецом
и доброго Жанена шуткой
я в томе расписался том,
рацею кончив прибауткой.

* * *

О суета пустых сует!
Насколько фатум своеволен:
и мудрый – глупости клеврет,
и всемогущий – обездолен.

Что ты лепечешь, сэр Пророк,
своей моралью очерствелой,
и к мудрым и к великим строг,
хотя нам это надоело?

Скажи о чем-нибудь другом,
старик, угрюмый и ничтожный!
Но я листаю скучный том
и нахожу одно и то же.