Мансур Вахитов - Венок приветов. Литературное объединение «Уфимские литераторы» (УфЛи)

Суть восхождения есть достижение цели.
Кто не отметился в играх с личиной кумира?
Жертвы исполнены, жертвенники отгорели,
бог отрешённо позирует, тихий и смирный:

он заразился восторгом в свободном паденьи
и ожидает, что снова представится случай.
Магия каждой судьбы скрыта в неисполненьи.
Как отставной в деревеньке сидящий поручик,

«любящий мудрость», что не состоялось – не ропщет.
Предпочитая размерам свободу верлибра,
будем неспешно бродить по берёзовым рощам
и в диалогах оттачивать виденье мира.

Моя душа подобна птице Сумирэ:
она заносчива, горда и беззащитна,
скрывается от взоров на заре,
с закатом в ночь выходит скрытно —

по прошлогодней палой парковой листве
переступает длинными ногами.
Нехватка мыслей в птичьей голове
ей компенсируется умными стихами.

Не зная будущего, но в плену затей,
проводит ночь в горячечном общеньи,
и в мире вновь придуманных страстей
воздастся ей божественным отмщеньем:

познав бесславье, славу и позор ,
переиначив слово, как одежду,
как будто бы судьбе наперекор —
в своей судьбе и со своей надеждой,

быть может, и несостоятельной. Но всё ж,
избави, Боже, от горячих ласк Ехидны
и от зависимости будущей постыдной,
и от отсутствия ея избави тож.

Подвижным воздухом сочиться сквозь листву,
перебирая пальцами листочки,
и радоваться тонкому родству
с деревьями, с землёю, с небесами,

объёмным зрением охватывать весь мир
до горизонта и – за горизонтом,
и, отделяя свою сущность от всего,
быть всем так, что не можно отделиться.

Тогда становится неактуальной смерть,
небытие в разряде невозможных
явлений: разве можно умереть,
перетекая жизнью в жизни?..

…проклёвывается листок из почки,
и пробивается росток в асфальте, —
рождается из тайной мысли строчка,
она – кристалл: просвечивает мысль. Те-

бе ли миру жертвовать стихами,
расплёскиваясь, вырождаясь в слове?
Как бабочек, в восторге рифмы ловишь,
разменивая жизнь словами…

Не быть нигде,
но быть с самим собой
и радоваться этому общенью,
и мысли, что являются толпой,
выстраивать по своему влеченью:

укладывать в размеры длинных строк,
переиначивать согласно настроенью
и, не ища в своём твореньи прок,
назвать, не мудрствуя, стихотвореньем.

Не так ли Бог, изобретатель наш,
творил наш мир, «мирское» населенье,
а отложив волшебный карандаш,
пообещал нам в будущем спасенье:

приобретение блаженства и утех, —
своё творенье знал он лучше всех.

…при падении воздух тугой, как резиновый мячик…
…если крикнешь, то крик твой отстанет – останется в небе…
…безоглядно, монеткою, брошенной ввысь, наудачу…
Быть бы рядом – поймать за ладонь, обернув быль на небыль.

Пусть старик, потому дорожу своей конченой жизнью, —
твой мгновенный восторг испытать захотелось и мне бы.
Если явишься вдруг, я схвачу тебя за руку: вынь и
предъяви свою новую гордость – познание Неба.

Пред тобой преклоняясь, но – даже с колен – проклиная,
поминая всех вкупе: и чёрта, и Бога, и Сына,
и, при этом, на милость Господню в душе уповая,
я – в который уж раз! – примирюсь с этой жизнью постыдной.

Примешь ли ты моё покаянье, даруешь прощенье
в уготованной, свыше обещанной, жизни безбрежной?
Улетела. С надеждой на будущее искупленье
буду верить, что встреча в грядущем для нас неизбежна.

Тридцать три несчастья
толкутся в гавани души моей:
отливы, супротивные ветры и бардак на рейде
не дают им пробиться в открытое море,
прочь от моих причалов.

«Свистать всех наверх!»

Ванты прогибаются от множества тел,
палубы сотрясает множество ног,
рулевые изнемогают от обилия команд,
капитаны осипли от ругательств,
боцманские свистки
не умолкают ни на секунду.

Катера и лодки снуют между судами,
внося свою долю сумятицы во всеобщий кавардак.

Брошенные спасательные круги покачиваются на волнах.

И днем, и ночью на портовой каланче
звонит колокол.

Конец света.

Привет, капитан!
Не богат ли ты нынче зеленью ? —
мне отказал в кредите
даже портовый кабак.
Команды на берегу:
штормит море весеннее,
а я свою навигацию
не подловлю никак.

Привет, капитан!
Не желаешь веселых девочек?
Нет, я не сутенер,
а просто их давний друг.
Давай, разольём
и выпьем крепчайшего с перчиком,
чтоб таял в глазах
оставленный морем испуг.

Привет, капитан!
Ты вернешься в море бурливое,
а я в эту сторону
даже смотреть не могу.
На берегу
привечают соседки сварливые.
Крепчайшей гнилою веревкою
привязан я на берегу.