Константин Корнеев - Оборотень. Стихотворения

Магистралями, светофорами огорожены города,
Обездвижены на картинках в глубинах толстых брошюр,
Обессиленно в лужах расклеивающихся. О да,
Я о большем Всевышнего сегодня и не прошу

И о небе не помышляю – земными хлебами сыт;
На руках сыпью высыпало пресыщение пиром, где
За киоском табачным ангел, шатаясь, на клумбу ссыт,
Раздавая по капле влаги каждому сироте.

Размалёваны остановки картинами в стиле ню,
И не то чтоб искусства ради, а исключительно просто так,
От безделья. Я научился многостранично нести херню,
Но в деле этом почётном – каждый у нас мастак.

В кого ни ткни – все умельцы, каждый собаку съел,
И потому у народа предрасположенность к чувству есть:
На остановках круглогодично не утихает рычанье тел
За право втолкнуться в ПАЗик и к печке скорей сесть.

За право выделиться из массы, свой утвердить указ,
Не видя, как утекла любовь и впала в топкую тишину,
Что накрывает город в тот предрассветный угрюмый час,
Когда поэт весь от горькой чёрненький,
Когда ещё не проснулись дворники,
А шлюхи уже отошли ко сну.

Миг меж прошлым и будущим недопрожит,
Но от этого не менее зряч:
Не спасёт участковый врач,
Я застрелен тобой и, может,
Не воскресну уже – хоть плачь.

Данный факт, к счастью, не всесторонен
И подсказывает из пустоты,
Что взывать бы к тебе, но ты
Недоступнее, чем абонент ронин,
Вспарывающий животы

Врагам. Прекратила бы ты швыряться
Неответами на мой ор:
Если я и ни жив, ни мёртв,
Как мне сделаться братом братства,
Состоящего из сестёр?

Угловая скорость равна нулю.
В обнажённой комнате ветер, ветер!
Перекидывает снежинки. За ним сную
Безразмерной вещью, раскрытой в эти
Серпантины, закручивающиеся на юг.

Просто юг индевелых выводит в плюс,
Что первейший эчивмент из всех возможных.
Обнаглевшей обузой на ветер злюсь,
Без кадила поп, без сапог сапожник,
Проглотивший купчую на аншлюс.

О таком не писал уже Воннегут,
Да и прочие, запертые в каноны.
И, барахтаясь в комнатном злом снегу,
Ненавижу сверкающий лик Мадонны
Лишь за то, что увидеть его не могу.

Остаётся немногое – лечь костьми
Или взмыть перепончатой волчьей песней!
Вдруг заметят тогда мировые СМИ,
Что мои извращения поуместней
На передовицах, чем прочий смыв.

Но безумствует ветер, и замок врос
Мёртвой глыбой в звёздное тело ночи.
Игнорируя гамлетовский вопрос,
Возвращаюсь по ржавым скрижалям в очень
Кровавую бездну вампирьих грёз.

Посмотри на прибитое к не-двери
Полотно, на котором сидим внутри
Жёлтой комнаты, радуя неопрен
(Из которого слеплены соты стен)

Хаотично-вокзальным вращеньем глаз,
Суетливо-перронным дрожаньем рук.
И строчит, и грохочет любви игла,
Прямо в сердце вшивая кривое «вдруг»,

Что вот-вот распрямится в густое «да»
Или в жидкое, неизлечимое «нет»…
Мягкой комнаты будет силён удар
И всезнающий неприподъёмен цвет.

Посмотри на прибитое к не-двери
Полотно, на котором сидим внутри
Жёлтой комнаты, выброшенные вовне
И одновременно навечно в ней.

Замучили ангелы мой безвинный,
С любовью устроенный ад.
Кроссовки снимать не желают, свиньи,
Шумят, мельтешат, егозят.

Признаюсь публично: не мой это профиль —
Лить в уши туристам елей,
Поэтому пусть допивают свой кофе
И валят отсюда скорей.

Иначе я буду рассказывать были
Подробно и с множеством дат
О том, как царевичи дружно рубили
Тот сук, на котором сидят;

О том, как иванушки с острова Лесбос
Припёрли фригидных елен.
Не то чтоб мне нравились пафос и эпос,
Но ангелам – всё один хрен.

Эх, поспешил, поспешил я с форматом,
Таких – не пускать и на час!
Вот чёрт меня дёрнул с раем проклятым
Турбизнес совместный начать…

Троллейбус проскрипел покрышками по щебню.
Сажусь. Из дряхлой печки валит пар.
В распятии окна мелькает парк:
Деревья – невелики и ущербны,

И целят тени-ветви мне в висок,
Лопочут, причитают о нездешнем,
Судьбы моей шальное колесо
Вдруг распоясалось и понеслось, как грешник,

Добравшийся до вожделенных карт.
Выписывая дуги и зигзаги,
Оно затравленно в прицелах фар
Металось. А деревья выли, наги,

Захлёбывались, разрывали боль
Свою на звенья судорожных пауз.
Я замерзал в троллейбусе. И вдоль
Меня искрилась ночь, кормила хаос,

Заполонивший душу. Без рессор
Троллейбус, кособочась, ехал сыто.
Валялось на обочине, разбито,
Судьбы моей дурное колесо.

Осень в город придёт, сутулясь.
Перерождение облачных граней
(Словно туман, обнимающий камень)
В чересполосицу створчатых улиц —

Только начало. И с каждым касаньем
Литься дождями холодными сыто,
Иней прохожим под ноги сыпать
Осень продолжит. Среди угасанья