Эрлинде - Поэты – островитяне. И жизнь до предела сжата

Навстречу маякам – когда за Свирью снова ширь.
Навстречу маякам – поторопись, не медли, Свирь!
Навстречу маякам. Грустят дома на берегу.
Качни свои глаза и вылей в Свирь свою тоску!
Я щепочку от пристани сожму в своих руках.
Огни, наверно, выстыли на наших маяках.
Проходят острова, бросая листья на корму…
Навстречу маякам – и не ответить, почему…

Когда, устав от слов, без устали придётся
Глядеть в кошмары снов, не погасив огня,
По улицам пустым стрелою пронесётся
Мой чёрный спаниель, чтоб разбудить меня.

Качнувшись на губах и незаметно тая,
Становится добрей бессонница моя,
И я, открыв глаза, внезапно понимаю,
Как весело вернуться в радость бытия.

Ах, этот звонкий пёс, не знающий коварства,
То падающий вниз, то уходящий ввысь,
Сегодня он – моё последнее лекарство,
Сошедшему с ума дарующее жизнь.

Сегодня знает он: я тот больной, который
Впервые вышел в сад, от слабости дрожа,
Оставив жаркий бред, ночные разговоры
И тайную любовь на кончике ножа.

Итак, отныне я – твой благодарный зритель,
Пусть заживает струп упрямо сжатых губ,
Мой чёрный спаниель, весёлый победитель,
Осеннюю хандру таскающий за чуб!

Целый день я гнала её прочь.
День к концу подходил, а потом
Говорила со мною всю ночь
Травести с безмятежным лицом.

Мне заснуть не давала она,
Мной довольна была и добра.
И, как в прежние ночи без сна,
Мне хотелось дожить до утра.

Этот призрак лохмат был и мал,
Он на спинке кровати сидел
Битый час, и ногами болтал:
Непонятно, чего он хотел.

Он, должно быть, не верил совсем
В безысходность и тяжесть любви:
Запрещённых касался он тем
И острил: «Позвони, позови!»

До утра я играла с тоской,
И писала о ней, и о том,
Как всю ночь говорила со мной
Травести с безмятежным лицом.

Кто этот призрак, пыльный и седой?
В стихах он поселился на постой
И подступает ночью к изголовью…
Он шепчет долго странные слова…
Но я жива ещё, ещё жива,
Я лист беру и вывожу: «…с любовью».
Я лист беру, он чист, как первый снег,
И вывожу: «Я зверь и человек,
Я тьма и свет, я радость и тоска,
Я над письмом дрожащая рука,
Я безнадёжность слова на листке,
Конверта и картинки в уголке:
На ней игрушки, ель, и горяча
Меж двух бокалов красная свеча».

Безотчётность, безбрежность —
И мольба, и заслуга,
Августейшая Нежность —
И сестра, и подруга.

Так она одевает:
Лепестками из мая.
Так она согревает:
Как застывшего Кая.

Так она обнимает:
Невесомо и быстро.
Так она почитает:
Как ночного магистра.

И легка, неизбывна
Дань шальному союзу
От рассветного гимна
До вечернего блюза.

Завербует мятежным,
Заразит безголовым,
И нежнейшим из нежных
Назовёт тебя словом.

Ты, стеариновый замок, приснившийся
В душную ночь, на ветру оплывающий,
Ярче гори! Ты, во тьме проявившийся,
Как на картине, туристов пугающей,

Вечный фитиль! Вызывающе светится
Окнами в ночь, полыхающе гордыми,
Замок-свеча. Где секунды отметятся
Нищими старцами, важными лордами.

Я не хочу оставаться за стенками
Жизни-тюрьмы. Но иное строение
Строится в сердце лепными кваренгами —
Столбик доверия, кубик сомнения…

Вскочат секунды смешные и странные,
Молча остынут чарующе-близкие.
Только бы сжаться в квадраты сезаннами!
Только бы в красках взметнуться матиссами! —

Нет, на картине, о будущем знающей,
В блёклых мазках стеарина —
Зал, где художник, шедевры сжигающий,
Жалко поник у камина…

Всё таинство бессмертья раскололось
Одним лицом, летящим в вышине.
Не твой ли это нежный, милый голос
Мне повторяет, словно в полусне:

«Пускай туманы падают на тропы,
Пускай в кольцо свиваются ужи,
Пойдём наверх! Чтоб всё узнать, и чтобы
Увидеть, как вершины хороши!»

Пойти с тобой! Из суетности дымной
Уйти с тобой, сомненья истребя,
Как просто! И со смелостью наивной
Я отвечаю, глядя на тебя:

«Пускай мы только шаг вперёд ступили,
Пускай не знаем, где конец тропы, —
Пойдём наверх! Ведь хуже, чем в могиле,
Кольцом свиваться под ногой судьбы!»

Там, где хмель перепутался с веткой еловой,
Где не жжётся свеча и горит, не сгорая,
Бесконечным маршрутом от слова до слова
Ты спешишь, оступаясь, и снова вставая.
Не грусти обо мне, ты когда-нибудь тоже
Обернёшься – и встретишься взглядом с тревогой.
Задержись над свечой, мой случайный прохожий,
Пусть она и не в силах светить над дорогой…

Я б дала тебе краешек лета, и чтобы
Океан, как котёнок, мурлыкал с тобою,
И ещё – не искать незнакомые тропы,
А бежать босиком к золотому прибою.
Над бумажной свечой, на меня непохожей,
Ты надолго замрёшь, подавляя сомненья.
Не жалей ни о чём, мой случайный прохожий,
Это хмель – и хмельное его дуновенье…

Я чертила стрелой, прилетевшей ко мне,
На земле кружевную канву,
Я бросала стрелу – прозвенев в вышине,
Возвращалась она на траву.

Я играла, не зная предмета сего,
Не сумев разгадать и понять —
Для того ли она так звенит, для того,
Чтобы с ней так беспечно играть?

Я играла с пронзающей сердце стрелой,
Но петляла она между строк —
То, что было вначале весёлой игрой,
Превратилось в несносный урок.

И сегодня, вставляя её в тетиву,
Я кричу: для того ли сейчас
Я безжалостно брошу её в синеву,
Чтобы утренний свет не погас?

Для того ли она? Не скажу, промолчу,
Не прольётся ответ из-под век.
А урок, а жестокий урок заучу
Не на день, не на год, а навек.

Объявляю судьбе забастовку.
Надоела игра в мышеловку,
В чём её непонятная цель?
Надоело голодным мышонком
Пробираться к приманке в потёмках
И дрожать, что захлопнется дверь.
Если ж нету судьбы – объявляю
Забастовку и аду, и раю,
Силам тем, что со мною играют, —
Я устала, как раненый зверь.