Анатолий Музис - СТИХИ. БАЛЛАДА О БАМе

Ремень, полушубок и ватные брюки,
Шапка ушанка, перчатки на руки,
Граната на пояс, винтовка за плечи.
Инеем звездным путь нам расцвечен.
За горизонтом находится фронт,
Наша дорога – за горизонт.

В жаркой железной печурке
С черной трубой в потолок
Прыгает пламя по чуркам,
Вьется смолистый дымок.
Громом далеких раскатов
Кажется рокот колес.
На-за-пад…
На-за-пад…
На-за-пад…
Мчится сквозь дым и мороз,
В пункт, что приказом назначен,
Теплый и темный, как сон,
Международный, телячий,
Красный товарный вагон.

Мой брат служил когда-то на границе
И вот, в далекой дому стороне,
На письма он исписывал страницы
И больше всех писал своей жене.
Я часто видел письма брата,
Но их горячность понимал едва.
С тяжелой неуклюжестью солдата
Он в них мешал влюбленные слова.
Сбивались в кучу строк корявых стая.
Я скоро их запомнил наизусть:
«Любимая… Хорошая… Родная…
Вернусь… Люблю… Ты жди меня… Вернусь…»
И вот – война! Мы все теперь солдаты,
Мы все теперь с любимыми вразброс.
И как не вспомнить письма брата
И тот, не высказанный в них вопрос.
Война не мир, а пушки не хлопушки
И человек пред ними одинок.
Людей телячьи красные теплушки
Несут по руслам множества дорог.
Огонь печурок озаряет лица,
Обогревает дымом и теплом
И вижу я, что наяву им снится
Родимый и далекий отчий дом.
И тряску сердца в письмах изливая,
Как брат мой, изливая грусть
Все пишут также: «Милая… Родная…
Вернусь… Ты жди… Люблю тебя… Вернусь…»
И я вернусь! Я для тебя, родная,
Пройду сквозь бури неизвестных гроз,
Меня ведет вперед и сохраняет
Вся та любовь, что я с собой унес.

Сегодня двадцать третье декабря.
В лесных завалах ветер воет волком.
И рядом – фронт! Ни звезд, ни фонаря,
Ночная темь и снежные иголки.
В избе тепло. Желтеет лампы глаз,
На печке валеных сапог равненье.
Вот так, сегодня, в двадцать третий раз,
Встречаю я день своего рожденья.

Протяжный свист!
Земля поднялась дыбом…
Разверзлась под ногами твердь…
И из под ног,
Клубясь зловонным дымом,
Выходит смерть!
Она рычит на мир голодным волком,
Встречая все живое,
как врага.
И посылает черные осколки
В холодные и белые снега.
И снова тихо.
Только круг воронки
Дымится на снегу…
Но вот —
Опять протяжный посвист тонкий,
– Это миномет!

Огнем озарена передовая.
Бросая блики на штыки и каски,
Горят костры,
Опасностью пренебрегая
До той поры,
Пока их не погасит гул
Артиллерийской встряски.

Небо тучей накрыла ночь,
Стало чернее черного мрака.
Промчалась комета
Точь в точь
Как ракета перед атакой.
Выгнула в темном небе дугу,
Холодную белую линию,
И я почувствовал – не могу,
Темнота обессиливает.
Я лежал в подмосковном снегу
И ждал…
Не рассвета,
нет, не рассвета…
Я ждал, когда же ракета
Всех нас подбросит
с криком «Ура!»

И я знал – впереди враг.
Но внутри был не страх,
Потому что страшнее страшных атак
Было лежать на белых снегах.
Белых до сумасшествия,
До предела…
И я, напружиня горячее тело,
Как второго пришествия,
Ждал знака
Из мрака
За которым – атака!

Село Алферьево в обхвате,
На картах стрелки… как тиски.
Мы долго отступали… Хватит!
Теперь вперед! Примкнуть штыки!
Они укрылись в старых ДОТах
И думают – их не достать.
А мы в снегу. Ведь мы – пехота,
К России нам не привыкать.
А им и доты не помогут.
Куда ни кинь – повсюду клин.
Мы перекрыли им дорогу
И на Москву, и на Берлин.
На завещания похожи
Их письма: «Снег… Морозы… Ночь…
Спаси нас, Всемогущий Боже!..»
Но бог не может им помочь.
И пусть они взывают к богу,
Бессилен даже бог помочь.
Штыки закрыли им дорогу,
– С дороги прочь!

Я наблюдал за ними с пригорка,
Дрогнул свод голубой,
Пришла истребителей наших пятерка
И сходу вступила в бой.
Их было пять, а врагов пятнадцать,
Но летчик дал полный газ.
– Нам ли пристало врага бояться,
Когда он боится нас!
Воздух металлом дрожал и звякал
И был по весеннему чист.
Но вот, как будто зажженный факел,
Вспыхнул один фашист.

За ним, ломая рядов равненье,
И руша порядков строй,
Теряя хвоста своего оперенье,
Рухнул наземь второй.
И двое еще окутались дымом
И стали валиться на бок.
Но в этот момент, обливаясь бензином,
Вспыхнул наш «Ястребок».
Бывают в жизни такие минуты,
Когда решается жизнь.
Мгновенье… еще…, но уже с парашютом
Летчик спускался вниз.
И в поле просторном встречаясь с нами,
Как радость, как главную весть
Сказал, улыбаясь одними глазами:
– А все же четыре есть!

Уже в агонии упрямый
Сраженья близился конец,
И был развешанный на граммы
Дороже золота свинец.
Он был один. Бинты налипли
И коркой к ране приросли.
Его товарищи погибли,
Не может быть, чтоб отошли.
Он в тот момент о них не думал.
Он пулю пуле гнал вослед.
Но вот, проклятье, пуст подсумок,
И нет гранат, и смерти нет.
Он видел их. Блестя штыками,
Чуть отрываясь от земли,
Серо-зелеными комками
Они ползли, к нему ползли.
– Не лучше ль смерть?
Но в черном дуле
Нет утешенья для бойца.
А он желал одной лишь пули,
Всего лишь девять грамм свинца.
И вдруг – нашел… На спуск рукою
Нажать… Дороги нет назад.
И в тот же миг, над головою,
Увидел он – чужой солдат!
Покатый лоб под низкой каской
И свастики паучья мразь,
И поросячьи злые глазки.
И хриплый возглас: – Русс, сдавайсь!
И блеск штыка, и взмах приклада —
Решай, секунда дорога.

Всю мощь последнего заряда
Он вбил в покатый лоб врага.