Анатолий Музис - СТИХИ. БАЛЛАДА О БАМе

Майор устал, за много дней ни разу
Не забывал он все проверить сам.
Огнем и сталью, по его приказу,
Гуляла смерть над вражьей головой.
И вот однажды, в маленькой избенке,
В разгар ожесточеннейших боев,
Он встретил девочку, лет трех ребенка,
И на колени посадил ее.
Он гладил ей вихрастую головку,
Шутя расспрашивал о чем-то мать
И, не позволив посмотреть винтовку,
Себя за бороду позволил он таскать.
В его глазах была любовь и жалость.
Любовь лилась из-под усталых век.
И мне со стороны казалось,
Сидит в военном френче мирный человек.
Кто знает.
Да, был он мирным, до тех пор, покуда
Страна его к войне не призвала.
И так сидел, но скоро, очень скоро, его позвали.
И снова вспыхнули в глазах майора
Безжалостный холодный блеск и гнев.
И снова, по его приказу,
Артиллеристы ставили прицел.
За много дней
Не видел я ни разу
Чтоб он когда-нибудь врагов жалел!

Взрыв разъединил нас друг от друга.
Свет померк и вдруг опять возник.
Он упал без окрика, без звука,
Как ножом подрубленный тростник.
Сердце снова биться не заставишь,
Не согреешь охладевших губ.
Он лежал недвижно, наш товарищ,
С ранкой кровоточащей во лбу.
Мать от сына будет ждать известий.
Нет утраты этой тяжелей.
Мы его похоронили с честью
В им же отвоеванной земле.
В той земле, где всем героям слава,
И, когда пройдет военный пыл,
Может быть там памятник поставят,
Где схоронен Жуков Михаил.

На полу настил еловых веток,
Холодок больничных одеял.
Белая палатка лазарета…
Все же я тебя не миновал.

Я не помню, был ли сон мой долог.
Под внимательным ножом врача
Вместе с гноем вынули осколок
Из кровавой глубины плеча.
Я еще смотрел на мир с опаской,
Все боялся боли остроты,
А сестра уже плела повязки,
Белые шершавые бинты.
Поле боя не простое поле,
Кроме боли ничего там нет.
Жгучим сгустком человечьей боли
В поле встал походный лазарет.

Помню ночь, она казалась длинной…
Думал я, что не увижу дня…
Маленький, но злой осколок мины
Гнул к земле и тяжелил меня.
Красным жаром белый свет застлало…
Я и боль… И не кого позвать…
Смерти мне и то казалось мало…
В этот миг ко мне явилась мать!
Подошла… Глядит…
Глядит и плачет,
Словно боль моя ее гнетет.
И на лоб мой, потный и горячий,
Руку свою ласково кладет.
Взрывом бомб звенели стекла в рамах,
Сердце болью продолжало ныть.
Смерть?! О, нет! Не для себя, для мамы
Должен я еще остаться жить.
Жить для тех, кто без друзей остались
У порога фронтовых дверей,
Жить затем, что есть на свете жалость
Жен, невест и старых матерей.
Я не умер… Ночь промчалась мимо.
В сердце снова силы собрались.
Мать своим присутствием незримым
В эту ночь мне сохранила жизнь!

Было время, в первый миг разлуки,
Я не мог унять в себе огня.
Голос твой, глаза твои и руки
Были всюду около меня.
По буграм и черным косогорам
Шли тогда мы на смертельный бой.
Думал я, что скоро, очень скоро
Мы опять увидимся с тобой.
Нет, не дни, а месяцы и годы
Свидеться с тобой мы не смогли.
Надо мной кружили самолеты,
Вырывая клочья из земли.
Сны ушли, мечты залило кровью,
Чувства были отданы борьбе.
На снегах кровавых Подмосковья
Я боялся думать о тебе.
Я боялся мысли, что с тобою,
Также как другие не смогу
В напряженную минуту боя
Распластаться мертвым на снегу.
Было время… Яростью гонимы,
Мы забыли, милые, о вас.
Пули мчались, пролетая мимо,
Пули мчались, попадая в нас.
И однажды, что солдату надо,
Под свистящий минометный вой,
На грузовике из под снарядов
Увезли меня с передовой.
Помню ночь… Плечо… Осколок стали,
Нож врача, шершавые бинты.
Надо мной сиделки наклонялись,
Мне тогда казалось – это ты.
Но откинув милые виденья,
Полный недоверия к судьбе,
Даже в светлый час выздоровленья
Я боялся думать о тебе.
Шла война и надо было драться,
Время встреч пока что не пришло.
Это значит – надо возвращаться,
Как бы ни казалось тяжело.
Было время… Мы не знали сами,
Что по утру ожидает нас.
Фронтовыми гиблыми местами
Не пришлось ходить мне в этот раз.
Пули, холод, мокрые землянки
Позади. В ноябрьскую муть
На забытом богом полустанке
Я окончил свой военный путь.
Вышел ночью, звезды не блистали,
Было неприветливо кругом.
Сторожа дорогу показали,
Я пошел отыскивать свой дом.
Отыскал… Ступени тихо скрипнув
Замерли. Я стал стучать.
– Кто там?
– Я!..
– Кто?
– Толя!
Вскрикнув, за дверьми засуетилась мать.
Отворила, бросилась на шею,
Засветила в лампе огонек.
– Что с тобой такое?
– Что?… Болею…
– Ты надолго?…
– Насовсем.
И слег.
Дни не шли, казалось, а летели.
Много дней, нет и не дней, недель
Я в бреду метался на постели.
Шли дожди, потом пришла метель.
Замели снега и каждый вечер
Ветер яростно гудел в трубе.
Я лежал, мечтал о нашей встрече
И боялся думать о тебе.
Слишком много было пережито.
Время лечит раны и любовь.
Я боялся – может инвалида
Не захочешь ты увидеть вновь?

Но теперь развеяны сомненья.
Понял я – страдая и любя,
В дни сражений, дни выздоровленья
Я везде обманывал себя.
В дни мучений, дни больших страданий,
Дни в бреду, похожие на ночь,
Это ты мне исцеляла раны,
Это ты являлась мне помочь.
И теперь, насколько жив я буду,
Пронесу я истину в себе:
– Где бы ни был я, везде и всюду
Я все время думал о тебе!

Через кольцо блокады,
Из под бомбового удара
Вырвалась из Ленинграда
Девочка чья-то – Тамара.
Волны зелеными клочьями
Бились о борт с размаха,
В глазах затаенными точками
Застыли искорки страха.

Девочка, что она знает?
– Как в Ленинграде?..
– Спокойно.
Только еще стреляют
По городу из дальнобойных…
Голову вверх не поднимут
К синему небосводу,
Кто не прошел сквозь зиму
Сорок второго года.
Но тот, кто в неясной удаче
Прошел сквозь блокады и войны,
Тот знает, что это значит —
Не детская фраза: – Спокойно…
И мы из под смерти вышли
И в часть свою возвращались,
Не потому ли всех ближе
Девочка нам показалась.
Ближе родной подруги,
Ближе родного брата.
Я посмотрел на руки,
Они в кулаки были сжаты.
Дети, страдают дети.
Но ничего, Тамара,
Мы за тебя ответим
Трижды тройным ударом.
Волны в неистовой пляске
Бились о борт с размаха.
Мы поделили с ней братски
Воблу нашу и сахар.
Мы обещали ей четко:
– Наша возьмет на поверку.
Слышишь? Тонны взрывчатки
Землю подымают кверху.
Слышишь? Гремят салюты.
Это тебе, Тамара,
Привет посылают оттуда
Ленинградские коммунары.