Array Антология - В координатах мифа

«Под пленною Луною,
Ленивою, больною,
Зато такой ручною
Мне сладко пребывать…

Горжусь своей мошною!
Полегче-ка со мною!
Монетки – я не скрою —
Все будут прибывать!

Я мыслю очень здраво,
Пью кофе и какао.
Мой капитал – направо —
И я направо пру!

Кто пикнет, что неправый,
Когда имею право!
Командуя оравой,
Сказать умею «тпру»!

Панически боятся
Тряпичные паяцы!
Пугаются и пальца,
И голоса, и глаз…

Но… мне пора податься
В привычное палаццо,
Как следует проспаться
И подвести баланс!»

(Широко и громко зевает.
Развешивает актеров по гвоздям.
Грозит плеткой сцене. Уходит.)

Я – ночное светило.
Я недавно – светило!
Но когда это было…
Но когда это было…

Марионетка по ночам не интригует.
Ее эмоции сгорают постепенно,
Когда на ржавом гвоздике привычном
Она висит, висит себе всю ночь…

Марионетка ночью обмозгует
Своих поступков скорбные ступени,
И степень истины доступной,
И наитий неуправляемые,
Страстные приливы.

И все свое отличие от прочих,
И общее постигнув в одночасье,
Дабы не чувствовать себя несчастной,
Она безотлагательно захочет
Бежать, бежать, бежать отсюда прочь.

С гвоздя ль сорваться.
Нити ль перегрызть.
Но действовать. (Устала – только мыслить).
Но создавать. (Устала – сознавать).

Уже не будет в душу ей плевать
Надменный кукольник.
И в бессловесном штате
Числить.

В детстве, когда мы бывали в Сочи,
Как я мечтала о разных странах!
Вроде я выросла, даже очень,
Вроде пока не считаюсь старой.
Больше не нужно скрывать от мамы
То, что лишает ее покоя.
Даже бразилии и вьетнамы
Теоретически под рукою.
Белые яхты на водной глади,
Снежная пыль в середине лета.
Я не хочу ни вершин, ни впадин,
Ни восхититься: «Живут же где-то!»
Все, что, казалось бы, достижимо,
Чем неоправданнее – тем ближе.
Что мне смотреть, как живут чужие,
Если годами своих не вижу?
Время приходит, снимает скальпы,
Прячет в больницы и богадельни.
Господи, что-нибудь, кроме скайпа,
Есть в твоей милости беспредельной?

Тут у нас включается свет
Для побед над силами тьмы.
Это дом, в котором сто лет
Не были счастливыми мы.
Вот он, одичавший подъезд
С выбитым над ним кирпичом.
Я мечтала жить, но не здесь.
Мама – я не знаю, о чем.
Столько разномастных частей
Ни за что не сложишь в одно.
Здесь, когда мы ждали гостей,
Солнце ударяло в окно.
Под непробиваемый джаз
Гости приникали к еде.
Что же остается от нас,
Если ничего и нигде.
Ни в какой прекрасной стране
Ни в какой ужасной стране.
Разве это все обо мне?
Разве это все обо мне?
Раньше б я сказала – ого,
Столько вообще не живут.
А теперь я знаю, живут.
И не говорю ничего.

Когда у нас 8.15, у вас война.
Но те же дворы и дороги, и галок стаи.
Ты разве не чувствуешь, боже мой, тишина
Пугает сильнее, чем раньше пугала старость?

Ну, слушай, когда мы стареем, то это гуд,
И наши болезни – всего лишь болезни роста.
Ох, как мы развеемся – в смысле, когда сожгут,
Хотя это здесь не положено и непросто.

Нам с возрастом стала нужнее родная лесть.
И нежное слово мерцает во тьме кромешной.
Не надо, чтоб все оставалось таким, как есть.
Пусть все остается, но только другим, конечно.

Герой разревется, но выйдет вперед слабак,
И скажет – ну где, мол, победа и где, мол, жало?
Когда на иконах начнут рисовать собак
Мы станем как дети. А раньше не стать, пожалуй.

Все детство я пробегала за хлебом,
За солью, за минтаем, за сметаной.
Поэтому не знаю, как устроен
Наш мир, где нет того и нет сего.
Я как-то пропустила объясненья
И все пришлось додумывать потом.
А юность я пробегала за водкой,
За пивом, за кагором, за портвейном,
Любуясь на бегу архитектурой,
Литературой греясь на бегу.
Я выучила стансы и сонеты —
Так часто было с ними по пути.
А вот теперь я бегаю по кругу,
Не то чтоб ничего не покупая,
Но больше не надеясь, что сметана,
Минтай и хлеб мою изменят жизнь.
Поэзия тем более бессильна,
Но греет как зарвавшийся портвейн.

Первый январский, безжалостный, как приговор.
Новое счастье, но как новоселье убого.
В полночь Серега с Аленой выходят во двор.
Ну, покурить, ну, оправиться, шутит Серега.
В прошлом году мы справляли его юбилей.
Стукнуло сорок. Он, в общем, неплохо устроен.
Жалко Аленку. Ей с возрастом все тяжелей.
Двое детей и собака. Практически трое.
Моет квартиры и школу – не ту, где Антон.
Старший ее. Говорит, стал немного спокойней.
А у Сереги разладилось дома. Зато
Сделали боссом. Он только смеется: «На кой мне?»
В общем, у нас оливье и другая еда.
Все с майонезом. Девчонки готовили сами.
Выпьем за старый… за старый и новый года,
Как полагается в мире, протоптанном нами.
Сколько ненужного напривозили с собой.
Сколько любимого было по дури не взято.
Первый январский, а солнечный, а голубой.
– Ты вспоминаешь?
– А я вспоминаю.
– А я-то…
Сколько надышано было. Да ладно, бог с ним.
Только предчувствие боли по-новому дразнит.
И никому уже, собственно, необъясним
Наш неизвестно на чем отмечаемый праздник.

В каракули спрячу в эти,
А чем я могу помочь?
Там ветер сменяет ветер,
За ночью приходит ночь.
Там свечи едва погасли —
Уж новые под рукой.
Там в праздники все на масле,
А в будни тоска-тоской.
Там если восстал из праха,
Смотри, не жалей потом.
Там память смиряют страхом,
Поклонами и постом.
Там даже святые с нимбом
Из нежности, черт возьми,
Темнеют лицом на снимках
Для нерукотворных СМИ.
Там все, что вчера сияло,
Сегодня почти зола.
Там даже под одеялом
Не выцыганить тепла.
Там надо скрывать увечье,
Пока на своих двоих.
Там мертвые человечней,
А то и живей живых.
Где ветер сменяет ветер,
Где может пропасть любой…
В расхристанном сером свете
Сгорает моя любовь.