Array Антология - Диалоги снаружи и внутри

Тысячелетья, о, плавно несешь воды.
Доставь эту лодку в край спокойствия…
Плавно несешь воды.

Темно-красное танго нагнало меня накануне,
Раствориться велело. Затем приказало: держись!
Удивляла меня золотой простотой полнолуний,
Журавлиною жалобой – новорожденная жизнь.

Открывала мне двери, в которые страшно стучаться.
Зажигала лампады, которые не затушить.
Называла по буквам заглавные признаки счастья.
Я шептала за ней только слово короткое – «жить».

Обдавала меня соляными волнами морскими.
Овевала ветрами, огнями сжигала, любя.
Поверяла нетленные тайны и слухи мирские.
Против воли своей – я опять понимала себя…

Асфальт. – Улики, следы и блики.
Обманчив шквальный панелей штиль.
Урбанистические улыбки.
Неотоваренных грез утиль.

Подъезды-бары-рекламы-фары…
И пары, пары – плывут подряд!
Остерегающе вальтасарам
Намеки огненные горят.

Модификации одиночеств…
В оконных рамах – миров ряды,
Морфей и морфий пиров непрочных,
Едва глядящих из ерунды.

Бледнел неон. Такова природа.
Все ближе утро. И вот, и вот
Сквозь облака сероводорода
Сереет города кислород.

Кто-то крадется каинно. Кто-то авельно ластится.
Кто, как все геростраты, производит растраты…
А иной – твердокаменный, да задавлен напастями!
Кто-то – строит шалаш… Кто-то – метит в палаты.

Не хочу ничего! Только чистого воздуха.
Не хочу ни советов твоих, ни напутствий.
Надоело летать и довольно наползано.
Мне бы – просто шагать; мне бы в радость —
споткнуться!

Не хочу ничего, только дайте обрывочек
Этой блеклой лазури, печальной и немощной…
Что поделать с собой в диких дебрях привычного?..
Мое Море колышется, шепчет во тьме ночной!..

Что поделать с собой? Ничего не поделаешь…
Признаю. Отступаю. Спокойно и плавно я.
А потом – устремлюсь в это синее… белое…
Пожелайте теперь мне счастливого плаванья!

Каменеющий,
Связанный ты по рукам и ногам,
Как Татьяна Египетская
Из статьи незабвенной Белинского.
Я – не Пигмалион.
Но тебя – не отдам.

Нужен новый Роден,
Чтоб по новой родил,
Чтоб отсек от тебя скорлупу,
Чтоб тебя расковать рисковал…

Галатея моя ты,
Но рода мужского. Ого.

Галатея моя, золотая,
О, проснись-пробудись,
Расколдуйся – целую, как надо,
Как во всех знаменитых финалах,
Когда разрушаются капища, скопища зла
И, напротив, в сиянье лучей,
Восстают до небес колоннады,
Очевидно, как я понимаю, – добра…

(Тут и в трубы трубят,
И врата отворяют,
И чудовища облик чудовищ
Теряют.)

Галатея родная моя,
Мне галантно подай лимонада,
Я так голодна…

Не скрывай от меня
Свой удушливый ужас
Перед новой судьбой,
Перед новой борьбой.

О, мужчины умеют и любят бояться.
Сядем. Поговорим. Обойдется. Помаду утри.

Он курил на ветру вокзала.
И одежды его терзало.

Улетел продувной кепон
Без особых к тому препон.

Человек лишь следил вполглаза
Чтобы курево не погасло.

Улетело пальто в рассрочку.
Ну и ладно. Поставим точку.

Он от ветра лицо схоронил, —
Сигарету оборонил.

Улетели очки, пиджак.
Ничего. Проживем и так.

Он лопаткой сложил ладонь,
Защитить последний огонь.
Улетел носовой платок —
Вслед за поездом – на восток.

Он курил на ветру в затяжку.
Беззащитно-бела рубашка…

Он курил на ветру вокзала,
Оттого, что Тебя умчало.

Цыганка по двору бродила.
Глазами жаркими сверкая,
Цыганка душу бередила,
Не молодая, но такая…
Звезда холодная горела.
Лучами мертвыми живила.
Душа цыганки пела, пела…
Лучи холодные ловила.
Когда упала навзничь песня,
Цыганка очи опустила.
Когда осталось только «если» —
Лучи холодные ловила.
Цыганка душу бередила.
Лучи холодные ловила.
А может, грела, да горела?
Но до конца цыганка спела.

А Сольвейг – пела.
Сколько сказано об этом…
Гляди: ее душа исходит светом
По-детски. Безнадежно и несмело.
И тело невесомым стать успело.
Среди миров, которым нет предела,
Среди лесов слепая Сольвейг пела…

Глаза возводишь. Руки воздеваешь.
Слова высокопарные вопишь.
Но через слово ставишь: «понимаешь?»
и, что ни жест, – через плечо глядишь.

Ты, как и раньше, жаждешь отраженья.
Ты, как и прежде, пониманья ждешь —
до одури, до головокруженья,
до самовозгорания. И все ж,

скажи: каким народам на потребу,
преображен брожением времен,
в широком жесте примерзаешь к небу
и к небу твой язык приговорен?

Рождаясь заново, пускаясь в авантюру,
Меняя лик и, может быть, фигуру,
Хоть иногда, не очень кардинально
И не вдаваясь в «область инфернальну»,
Ты осторожен будь, о, автор Интернета,
И не избегни моего совета:
Подобен свету будь, подобен свету.
В двоичном коде ты привык к свободе…

Я «Белой Пирамидой» не была и «Черным Кубом»,
Но фотку поменять – как это все же грубо!..

В несовершенстве мира