Екатерина Маркова - Приметы слова

Голова моя садовая,
На столе пустой обед,
Не хвалюсь давно обновою,
Никакой обновы нет…

Все же чувство виноватости
Я топлю с утра в вине —
Не пивала большей гадости,
Аж мурашки по спине…

Ну, отчего так, на подступах к казни,
в миг когда желанья все обречены,
мы становимся немыслимо прекрасны,
промыслу Господнему верны?

Жизнь опять чиста хрустально,
как в начале,
когда еще не знала даже, что жива.
Потом легко я предалась печали,
о, как я недогадлива была.

О как не дорожила всем любимым,
и не чутка была с родимыми людьми,
витала в облаках кромешным дымом,
лелея свой избыток боли и любви.

И верностью, что знает каждая собака,
пренебрегала, схваченная вечной суетой.
О, как же часто обижала я собрата
на солнечной дорожке той…

И что-то главное из вверенного
проглядела,
прожить бы все сначала… нет…
Нет никому до моей жизни дела,
вдали сияет незнакомый свет.

Лишь катастрофы в космосе беззвучны,
Беззвучней плача брошенной жены,
Разлучницу никак, ничто не учит,
Сама не знает, сколь они равны…

Звезда родится в тишине кромешной,
А мы орем, не ведая о том,
Что к гибели ведет поспешность
Единственный и временный наш дом.

Случится в душе наперекосяк —
Ступай в тишину полей,
Сияющий кротостью березняк
Поможет тоске твоей…

Молись и вдыхай чистоту лесов,
Забудь всё, что застит слух.
И прикоснувшись к основе основ,
Воспрянет мятежный дух…

Он воспевал ее, он целовал ей ноги,
Он струны рвал, о, далеко немногим
Дано так струны рвать…
До мяса, до крови, до исступленья,
Поймет его, кто мог себя карать.

И наполнялось, словно кровью, пенье
Сектантской верностью, мучительной
мольбой…
Он преклонялся, как последний гой…
Она молчала, там где надо бы сказать,
она кричала, поминая мать,
Отказываясь песню понимать…
И он затих, все струны оборвав,
Она смеялась, говоря: «Ай лав!».
Иди пойми, кто в этом споре прав…

Глушилки, КГБ, цензура,
В пустыне капля- самиздат.
Культуры мировой окурок,
Скопированный стократ.

Стихи Ахматовой как катехизис,
И в ночь прочитанный Архипелаг,
Мы не спешили по израильской визе
В те дали, где местами красен флаг.

А ныне Солженицын, и Ильин,
И Авторханов, и Бердяев,
Нужны стране, как прошлогодний…
Блин,
Как бесам – кущи рая…

Свободу тайную отвязность рушит.
Клевещет на Цветаеву вандал,
И мы мечтаем о минувшем,
Как Данте о Флоренции мечтал.

На дне мерцает донный камень,
Небесные тела блестят.
Ее пошлют к такой-то маме,
Когда окажется в гостях.

Мол, плохо пахнет, зубы съела,
Да и прописки у ней нет…
И нет им ни какого дела,
Услышать жизни ее бред, —

«Всё было, муж-полковник, дети,
Квартира, в ней хрусталь, ковры,
Мы были счастливы на свете…
До перестроечной поры.

Все дело в том, что с мужем вместе
Мы свято верили всю жизнь,
Не из корысти, не из лести,
Что будет, будет коммунизм…

И не успели куш свой хапнуть,
Успели только потерять,
Капитализм железной лапой
Украл квартиру и ребят.

Муж спился, деточки – по тюрьмам,
И нет спасенья от тоски.
Ищу на прожитье по урнам,
Теперь – до гробовой доски».

Не спугни свой охотничий шаг,
Приходи ко мне нем, как сом,
Отрекись от реки, рыбак,
Я навею серебряный сон,
Отрекись от реки, рыбак.

Ты упреком не казни, мой милый,
пьяную, заблудшую меня,
не казни, ведь я не в силах