Мишель Деза - Стихи и интервью

Становлюсь мелочным и изобретательным. Что может быть печальней фактов и свойств, неотделимых от тела.

Если придет в голову удачное сравнение. Не легко, не трудно, а просто случайно упало на голову, как помет валькирий.

Гадкое наслаждение сделать из него центральную пуговицу для нового костюма.

Когда пишешь, надо рассчитывать, что боги просматривают всю литературу, появившуюся у людей. Чтобы тот, кто будет искать аналогии и толкования, разбился о подводные камни текста.

Пусть мотивы сможет постигнуть только наипрекраснейший и пусть они обратят его в камень.

В человеке столько изящества, излишней роскоши, украшений, достойных лучшего мира.

Мечемся друг за другом, вступаем и молниеносные союзы, как будто кто-то сказал, что скоро где-то будут давать бессмертие и силу, но не более двадцати пар.

Друг – это знать милые слабости, используя которые можно при случае проскочить перед ним на прием к Богу. Всякий стоит ровно столько, сколько о себе думает, и получит столько, сколько хочет.

Впитать в себя все общеживое, общеземное, отказываясь постепенно от чисто человеческого, вое время расширяя понятие своего брата, друга, племени.

Люди обычно ищут самодоказательство вне себя, в порожденных ими изменениях мира.

Менять способности по умению создавать хаос и достойно вести себя там.

Моральный статус человека измеряют не его долей в обеспечении общественной удачи, а его долей в перенесении страданий.

Это идет с доморальных времен, с родительского и полового права. Считается, что шкала страданий тоньше, важнее и универсальней, чем радости. Люди больше боятся страданий, чем хотят радости. Радость – это лишь осознание отсутствия страдания, неудача врага. Будто бы страдание первично.

Хорошо бы открыть новые мотивы для жизни, я то старые уже убывают.

Человек только сопутствует вещам, совершающим непонятные переселения. Я – пересечение вещей, содержимое пальто.

Через каждые десять минут в человеке возникнет новая личность, которая наследует организм. Жизнь сшивается из десятиминуток.

Идеи возмездия и жертвы – атавистическое воспоминание о нашем божественном происхождении. Ее лишены животные и гении. А наша месть щедра.

Аскетизм – это способ обойти опыт, тактику.

За протокольностью в нем скрывается дикое барство ума.

Но аскет понимает риск: он может опоздать на внеурочную раздачу.

Информацию будут раздавать по карточкам.

Достоинство – забывать, не познавать.

Психоанализ – отыскивать в себе самом трепещущее дитя, чтобы раздавить его раз и навсегда.

В музыке осуществляется вековечная мечта крысы о волшебном мире сала.

Человечество – подсознание Бога.

Человек – личинка ангела, прототип дьявола.

Это дурной дон, разбежавшийся зоопарк.

Боже, неужели мы и в самом деле предоставлены самим себе?

На Земле еще слишком мало людей. Еще не все возможные типы представлены среди живых.

Мы – еще толпа патрициев, родоначальников. Еще нет кворума для принятия решений.

Мы умеем ходить, плавать и летать, умеем говорить и передавать информацию на немалые расстояния, умеем добывать огонь и атомную энергию, мы знаем несколько способов делить добычу и кое-что еще. Мы молоды, о Боже, как мы молоды.

Черпаем информацию из хаоса слишком редким решетом.

Идет эпоха первоначального накопления знаний, и я – один из молодых идальго, покинувших континент, чтобы найти свое Перу.

В мозгу современного человека вырос Минотавр, требующий десять открытий в день.

Мы живем за счет непознанного, как и за счет флоры и фауны.

В окончательные моменты творчества совершается убийство пророков и исполнение проклятий. Но тут есть и неутилитарные цели инстинкта – барщина Богу.

Чувствую себя объектом невидимого химического контроля со стороны общества и природы, и я хочу стать раковой клеткой. Только раковая клетка добивается диалога с организмом.

Пройти смерчем, оставляя за собой пылающие проблемы, переполняя дороги, прокладывая рельсы. И пусть уцелеют маленькие, ошалевшие от страха деревни черных муравьев. Пронзить одного из титанов, исчезая с ним.

Конечно, Боже, я могу и обмануть тебя…

Боже, не смотри, что я один; за моим голосом армия – 1 человек.

Жизнь – неподвижность капли в экстазе сорваться, выпуклые до касания глаза вахтерши, спокойствие, можно шалить.

Смерть – движение в темноте, сырые стены, от них легонько бьет электричеством. Низкие потолки, коридор военкомата, Боже, когда кончится эта лестница, промахнуться в темноте, МИМО… Приблизительность. Шар круглый, а тут протяженность, кровь хлещет из горла трубы.

Пробьюсь в кабинет Бога в его бетонном бункере, напоровшись в последний момент на пулю из его личного пистолета.

Превращусь в его страх и предам его в следующий подобный случай.

Ницше – это время года; зима, переходящая в весну.

Но так было всегда. А я все равно боюсь.

Нетрудно, приложив руки к груди, услышать там страх кистепёрой рыбы, выполняющей на берег. Укусить могут спереди и сзади.

Страх органической капли, пылинки из туманности. Страх – это золото, накапливающееся в процессе познания. Это вкус яблока, неисчерпаемость и неутолимость его.

Живу с тем чувством, что вся поверхность мира – раскаленная сковорода. После каждого шага прыгаю, возвращаюсь и т. д.

От этого – подвижность, любопытство, донжуания страха.

За крошку со стола богов отдам все человеческое. О, спрячь в себе, медная дверная ручка, клад моей ненависти.

Простенькая радостная микромелодия, отделяющая жизнь от неорганического, предсмертный тихий звон рвущейся папиросной бумаги.

Большинство людей, подвергшихся смерти, умерло.

Смерть – это действительно серьёзная болезнь. Похоже. что все остальные болезни – только ее детонаторы. Смерть излечивается только в исключительных случаях; так редко, что многие не верят, например, в воскресение Христа. Вообще, по-видимому, возможности наших рук шире возможностей нашего воображения.

Умереть усилием воли.

Пусть пристально глядят акулы в иллюминаторы кают.