Мишель Деза - Стихи и интервью

Часовым – ножи. На реях повисли японцы. Маленькие существа у основания перпендикуляра загипнотизированы высотой его луча.

О, ты прекрасна, возлюбленная моя, глаза твои голубиные!

Спесь мгновения, королевское достоинство его. Презрение аристократии секунд к буржуазии веков. Мгновение не нуждается в происхождении. Зато оно сжимает в ничто ВСЕ элементы будущего. Сейчас мир детерминирован. Как дико меняются масштабы.

О, лизины лизинов! Материя требует сознания. Из каменного мешка вещи в себе доносится стук маленьких рук. Энергия требует объема, линия – ширины, тишина – оваций.

Чрезмерность точки укола создает религию.

Но подлая страсть к размножению. Мгновение взрывается, чтобы произвести другие. Причины обретают существование в республике последствий. Захлопнулась матка природы.

А все-таки ты прекрасна, возлюбленная моя, и очи твои голубиные.

Очень длинная и тонкая нить разматывается взмахами катушки над очень глубокой пропастью. Возможно, что нить острая и холодная. По-видимому, очень темно.

И вот нить падает и падает в бездну нарастающими кругами.

А на самом конце ее привязан человечек, готовый, без эволюции.

Он ползет вверх по ниточке к божественной КАТУШКЕ.

Гигантский шар катится по высоким иглам разной высоты.

Они укалывают шар. Вспыхивают звоночки, дрожат высокие, слишком частые звуки возбуждения, мерный хруст, потрескивание, проблески, ровный мертвый свет от безумной скорости, перебрасывание, истязание света в очень маленькой комнате.

Тонкий стерженек беспорядочно и очень быстро вонзается в среду и выскакивает опять, ощупывая ее жуткими пальцами слепой машины. Наконец, длинная игла возбуждения укалывает капсюль в клетке… Разливается бугристая жидкость, и чудовищно преображаясь, извиваясь в мелкой дрожи перенапряжения, клетка умирает на мгновенье. А вафельный шар возбуждения струится дальше, наступая тяжёлыми сапогами в теплые переулки нервов.

Потом, в маленьких фиордах, вафельные шарики лопаются, и шипящая прохладная кровь свободно стекает по контурам среды, оживляя раненые клетки и унося убитых.

И вот, потрескивая в репродукторах клеток, скользит упругая Живая Вода – информация. В мозгу еще теснее обступают меня хари непосредственных восприятий. Они сталкиваются и рассыпают искры конструкций.

Качнулась люстра-дирижер. День выползал из темных ножен.

Струи нарядных зрителей стекают с лестницы театра как керосин в воду.

Танец бумажки на костре.

Марсианин в форме тора, т. е. замкнутой змеи. По земле катится, по воде плывет как круг, в небе летит как диск. Сам себя отшвыривает от стенки.

Одна галактика пожирает другую. Беззвучно, как заслонки костров. Останавливаются легионы света и замыкаются спирали.

Ночные лучи вспарывают лезвия ножей.

Прожекторы ходят молча, прожекторы ходят ночью, как воры в чужой квартире.

Привет вам, фонари, остановившие ночную Орду.

Брызгой спрыгну с колес, грязью сойду с водой.

Упрямая лягушка напрыгала себе в молочном тумане крохотный архипелаг Масла. Нашла изомер, задержала бесконечное проваливание вниз.

А моя пуля стремится вырваться из. Неосторожность капли.

Не притормаживая, упасть быстрее притяжения к самому рациональному – Богу, чтобы разбить многие кувшины. Упасть мертвым жуком, произведя АВЗЗ в его мещанском сердце.

Скорпион. Самураи. Вселенная разбегается от меня и стекает в ведро, отскакивая от стенок. Убийство себя – вбить гвоздь в расползающееся, в очень ненадежное место Вселенной. Огонь. Сжаться в огне для прыжка в разные стороны.

АБСОЛЮТНАЯ ИДЕЯ был большой и спотыкался, увеча Землю.

Он проваливался в мягкие сиденья, и мысли вылетали из головы, как пробки из шампанского.

Он был один – никто его не видел, потому что никого не было.

И рассыпался он в мелкие брызги и хрустящее стекло.

И каждая пылинка зеркала отражала весь мир, каждая искринка стала тем, что есть человек. А он все разрушался, и видно стало, как непомерно он был богат. Теперь он бессилен, но видит все. Я тоже хочу рассыпаться на мудрую мелочь. И во мне перекрещиваются зеркала и мягкие провода врываются в темные пульты. Нельзя протиснуться в узкие ходы мозга.

Бросить в лестничную клетку одежду.

Спустить в мусоропровод часы и документы, отрубить люстру и далее в том же духе привести в порядок все свои дела.

Заткнуть все органы чувств дубовыми пробками. Найти в одном себе силы и стимулы. Слушать, как в глубине колбы падают снежинки, ощущать число поворотов и изменение углов.

Поднимаю ладонь, и из нее брызжут зеркала. Иду, тонкий, сексуальный и внимательный, как оса.

Выпрямлюсь и стану твердо – земля повернется вокруг моей оси, скручиваясь под ногами.

Освобождалось – вылетает сокол, выползает змея, разбегаются львы и мыши.

Часы стоят, по небу тихо ходит больная некрасивая луна.

До сих пор огромные полипы тихо переходят Океан.

Эта ночь энергична. Все курицы мира снесут завтра от нее по маленькой гранате.

Через двадцать – из железных яиц вылупятся желтенькие птенчики взрывов, маленькие шар-фюреры миллиметровой смерти.

Обрубим гигантские сосны – обольем их вершины серой.

Проведем сосною, как спичкой, по шершавой щеке Земли.

По дорогам, на которых миллионы лет ползают жуки.

Дороги – морщины ума на этом лице Земли.

Я – бутылка, выбросившаяся из поезда, живущая теперь нормальной лесной жизнью, мокрая и с жуками, как и подобает нам, бутылкам, от рождения.

Мегаломан, патетический и манерный, я опоздал стать трогательным. Мания преследования превратилась в манию реальности, в манию преследовать природу. в манию пожирания мира путем его познания. Так страх происхождения оплатил счет жизни. Первичного любопытства не хватило бы для этого безостановочного падения вперед и вверх.

Париж, 1970-е

Жанр короткого эссе, афоризма в 20-м веке постепенно завоёвывал признание у русского читателя. «Опавшие листья» Розанова, «Записные книжки» Ильфа, «Ни дня без строчки» Олеши, «Крохотки» Солженицына, «Голос из хора» Синявского, «Соло на ундервуде» Довлатова, «Записные книжки» Венедикта Ерофеева, «Чередования» Владимира Гандельсмана, «Вид из себя» Валерия Черешни – вот наиболее заметные достижения жанра. Миниатюры Михаила Деза могут – и должны – занять законное место в этом ряду.