Светлана Платицина - Лирика

Люблю такие пасмурные дни,
когда разлит по дому сумрак сизый.
В них каждый миг на ниточку нанизан
и вместе чёткам яшмовым сродни.

В такие дни судьба ко мне щедра,
даруя тишь без меры и без края.
Мгновений череду перебирая,
я вновь и вновь дивлюсь её дарам.

Вот серый свет в окно ко мне проник,
вот чиж слетел на жёрдочку ограды…
За что, мой друг, скажи ты Бога ради,
мне, суетной, дарованы они —

и новый день, и этот новый стих,
и тишина уютная, немая?
Принять их остаётся, понимая,
что я ничем не заслужила их.

Ты знаешь, мой милый, сентябрь, он короткий.
Поверь мне, он вовсе недолго продлится.
Моргнуть не успеешь – пакует в коробки
и птиц перелётных, и пёстрые листья.

И ранние астры, и бабочек поздних,
и нить паутины на ветке. И даже
поспевшие в срок виноградные грозди,
в узлы уложив, аккуратно увяжет.

И неба лазурность, и ласковость солнца,
что сразу загар потускнеет на лицах…
Съезжает зачем-то, чуть всё утрясётся,
едва лишь в квартиру успев заселиться.

В приоткрытое окно
клён заглядывает рыжий…
Сад и дом с крыльца до крыши —
светом всё озарено.

В приоткрытое окно
ветер ласковый влетает.
Видно в небе птичьи стаи
над багряных крон стеной.

Всё истомою полно —
дом и сад, и кроны эти.
И, играя, солнце светит
в приоткрытое окно.

В веренице лет, в перекрестьях улиц
мы опять не встретились. Разминулись…
Где повдоль дорог фонари слепят,
не узнав друг друга, прошли опять.

В спящем парке, осенью опалённом,
на тропинках узких под сенью клёнов
сердце сердцу вновь не попало в тон,
будто сглазил кто. Будто проклял кто,

но, лишь синим окна закрасит темень,
мы идём, мой милый, тропами теми,
где сквозь ветки лунная вьётся скань,
ты – меня искать, я – тебя искать.

Тишиной дворов, пустотой проулков,
там, где звук шагов отдаётся гулко,
чтоб спустя столетья понять одно:
не суметь души отыскать родной.

Что из года в год, что из жизни в жизнь
нам судьба – людей целовать чужих.

Внести из сада яблок в подоле —
душистых, влажных – в сумрачные сени…
Вдохнуть их запах, пряный и осенний,
чтоб грусть по дням погожим одолеть.

Чтоб утолить по августу тоску
и ненадолго позабыть хотя бы
как, раздождившись, нынешний октябрь
на солнце и тепло безбожно скуп.

И, паданцев вдыхая аромат,
понять, как таровата нынче осень:
нас одаряя, ничего не просит,
так много отдавая задарма.

Напиши мне письмо. Пусть под вечер его почтальон
принесёт и звонком тишь зашторенных комнат нарушит.
И, пока из поношенной сумки его достаёт,
станет думать о том, что вот есть же такие, кто души

из мужчин вынимают, раз в этот стремительный век
им признания пишут, как в оные дни, на бумаге.
И, у двери распахнутой белый вручая конверт,
мне припишет владение наичернейшей из магий.

Хоть тебе безразличны мои и житьё, и бытьё
и неважно совсем, как мне дышится, с кем я и где я,
пусть не будет он знать: возвративши однажды её,
я давно, мой любимый, твоею душой не владею.

Посеяно не дланью ли Господней,
в немой, набрякшей сыростью, дали
из тьмы на горизонте солнце всходит,
как прорастает семя из земли.

Его бутон ещё спелёнут туго,
его листы прозрачны и узки…
Но исподволь раскроет друг за другом
заря нежнее шёлка лепестки.

И там, где ветры ласковые веют,
где лишь простор да крыльев птичьих взмах,
над головой моею и твоею
весь божий день цветёт небесный мак.

А к вечеру безропотно и кротко,
оббит слепым сорвавшимся дождём,
его цветок за дальней леса кромкой
поблекший и увядший, опадёт.

Взгляни, как крона яблони в окне
от отсветов закатных золотится.
Как, чуть качнув листву, на ветку к ней
из-под стрехи слетит проворно птица.

Как блёкнет небо, синь сменив на чернь,
как гаснет на краю заката росчерк
и тьма, неудержимая ничем,
зальёт вдали поля, луга и рощи.

Как вдруг цвета становятся бедны,
как исподволь в саду густеют тени,
в них очертанья тёмные видны
поникших, засыпающих растений.

Как светлячки в бурьяне задрожат —
ожившие алмазы гномьих кладов.
Как солнечного дня гнетущий жар
сменяется вечернею прохладой.

Деревня спит, спит узенькая улица,
дом с палисадом в россыпи ромашек.
Над ним берёза старая сутулится
простоволосой нянькой задремавшей.

Склонённой ей, с распущенными косами,
неверный свет льняное платье белит.
И ветер, шелестящий еле-еле,
притихший дом с окошками белёсыми
баюкает в зелёной колыбели.

Ещё дожди недолги и теплы
и клён ещё листвы в траву не сбросил.
И саду, точно бригу, плыть и плыть,
из августа в октябрь, из лета в осень.

По сентября оранжевым волнам,
то в штиль, то в шторм, от радости – к печали,
чтоб, первых холодов хлебнув сполна,
к заиндевелой пристани причалить.

Всё, всё до срока: стылые дожди
и в небе низком туч сырая вата,
и жёлтый лист, что мне в окно глядит,
растерянно и как-то виновато.

В траве утрами изморозь в саду.
И первых журавлей кружащих лента.
И резкий ветер, что спешит задуть
огарок лета.

Ночь к свету нашего окна
летела бабочкою чёрной
и замирала обречённо,
его теплом обожжена.