Александр Габриэль - Небосвод несвободы. Стихи

Всем известно: в излишнем знании есть печаль,
ибо ежели меньше знаешь, то лучше спишь…
Но тогда я ушёл. Дома пил, обжигаясь, чай
и глядел, ничего не видя, в ночную тишь,
где с трудом шевелил листвою античный клён,
где дождинки окошко метили, как слюда…
Если ты идиот – то это не навсегда,
а всего лишь на дни или годы, пока влюблён.

Только ты, только ты. Ибо если не ты, то кто?
Поэтесса с горящим взором из врат ЛИТО?
Дрессировщица из приблудного шапито,
вылезающая порой из тигриной пасти?
Мне б сказали одни, попивая шампань: «God bless!»,
и сказали б другие: «Куда же ты, паря, влез?!»
Наше счастье, по правде сказать, это тёмный лес,
и гадать на него успешно – не в нашей власти.

Только ты, только ты. Если я не с тобой, то где?
Менестрелем, шестым лесничим в Улан-Удэ
с хлебной крошкой в спутанной бороде,
налегающим на алкоголь грошовый?
Или вдруг, авантюрный сорвавший куш,
я б петлял, как напуганный кем-то уж,
уходя от вечного гнёта фискальных служб
в оффшоры?

Всё могло быть иначе. Грядущее – не мастиф,
уносящий в зубах ошмётки альтернатив.
И куда-то б, наверное, нёсся локомотив,
и какие-то б, видимо, длились речи…
Только ты, только ты. Ибо если не ты, то кот,
никогда не пустующий невод земных невзгод,
ну, и ангел. Гладкий ликом, как Карел Готт,
и всегда отворачивающийся
при встрече.

Мы с двух сторон над той же пропастью во лжи,
и нас друг к другу не приблизишь, хоть умри.
Я сохраню тебя в формате джей пи джи,
я сохраню тебя в формате эм пи три.
Мир полон счастья. Птиц взволнованный галдёж —
как дробь горошин в гладь оконного стекла…
Здесь в виде рифмы так и просится «Не ждёшь»,
что будет правдой. Рифма здесь не солгала.
Судьба бестрепетно вращает жернова.
Когда ж становится совсем невмоготу,
то пустота преобразуется в слова,
а те, взлетая, вновь уходят в пустоту.
В ладони – вишни, а в стакане – «Каберне»,
заходит солнце за разнеженный лесок…
А мысль о том, что ты не помнишь обо мне,
голодной крысою вгрызается в висок.
Кому пенять, что не совпали два пути,
что рухнул дом, как будто сделанный из карт…

Я сохраню тебя в формате эйч ар ти,
что, как известно, сокращённое от «heart».

Неизвестно, какого числа,
кем бы ты в этот век ни была,
и в какой ни вошла бы анклав ты —
приходи на меня посмотреть,
я стал старше и тише на треть,
и меня не берут в космонавты.

Приходи, беззаботно смеясь,
чтоб исчезла причинная связь
между странным вчера и сегодня.
Не спеша на покой и на спад,
улыбнётся тебе невпопад
наше прошлое, старая сводня.

Пусть былое не сбудется впредь —
приходи на меня посмотреть,
да и я на тебя – насмотрюсь ли?
Вдруг исчезнут года и молва,
и смешаются грусть и слова,
как речные течения в русле.

Мы, пропав, снова выйдем на свет.
Мы не функции времени, нет,
мы надежды хрустальная нота.
Неизвестно, какого числа
нас с тобой отразят зеркала
и в себе нас оставят.
Как фото.

Любви земной скрепляя нити (увы, любая нить тонка!),
своих любимых окружите дверями о семи замках.
Пусть ваш союз в любую стужу растопит льды, развеет тьму,
но нос высовывать наружу любимой вашей ни к чему.

Не подносите ей на блюде тревоги собственной души:
ведь там, снаружи, ходят люди. Они порою хороши.
Чужих не подпускайте к дому! Глядите в оба круглый год!
А то любимая к другому с улыбкой радостной уйдёт.

Чужак – он дьявол. Мефистофель. Он гадость сотворить не прочь.
Пусть только ваш чеканный профиль любимой светит день и ночь…
Мир окружающий – как Голем. Он только усложняет суть.
Ведь всё должно быть под контролем. Но вашим, а не чьим-нибудь!

Смелее! Действуйте нахрапом. Что вам людской досужий суд?!
Пускай вас назовут сатрапом. Пусть полицаем назовут.
Либерализмом зря не майтесь, не ставьте счастия на кон…
С любимыми не расставайтесь. Ведь с глаз долой – из сердца вон.

А нужно-то всего? Пускай в телеокне
парадный генерал в глаза не смотрит мне
и мне не говорит, что делать должен я,
чтоб в лапы не попасть вранья и воронья.

А нужно-то всего? Спокойный взгляд вперёд,
где нерождённый внук глаза сонливо трёт,
в края, где мы себя навек себе вернём,
в края, где тихий пруд и лебеди на нём.

А нужно-то всего? Шумливый хор друзей,
прохладный Пантеон, могучий Колизей,
и чтоб не злили глаз различием кровей
ни Рамбла, ни Арбат, ни Гиндза, ни Бродвей.

Не веря «калашу», а лишь карандашу,
чужого не хочу, о многом не прошу.
Ведь нужно-то всего? – прохлада и прибой
на странном берегу, где вместе мы с тобой.

Пред тем, как разлететься на куски,
на боль в висках, на неблагие вести,
мы стали так отчаянно близки,
как два металла, спаянные вместе.
Окрестный мир ютился по углам,
став пустотой, неразговорной темой
нам – близнецам, прославившим Сиам
единой кровеносною системой.
Мы отрицали приближенье тьмы
и восславляли гордое светило…
Но как-то поутру проснулись мы —
и в лёгких кислорода не хватило.
Ни я к высокогорью не привык,
ни ты. Нас ослепили солнца блики.
О, да, «Ура!» – взобравшимся на пик.
«Гип-гип-ура!» – оставшимся на пике.
Мы – не смогли экзамен этот сдать,
сползли с небес в земную полудрёму…
« Лицом к лицу лица не увидать » —
как говорил один слепец другому.