Валерий Казаков - Линия листопада. Стихи

© Валерий Казаков, 2017

ISBN 978-5-4485-8925-6

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Я отражаюсь в твоих глазах,

ты – в моих, если очень близко.

Свечи светятся в образах,

словно в заводи серебристой.

Липы тонут среди болот,

реки тучи уносят к морю.

Только в сердце – наоборот —

болью скажется всё, что скрою.

Только мысли, которым нет

места малого на странице,

никому не дадут ответ,

что в душе у меня творится.

Отражения наготы

тайн, сроднившихся как семья.

Тайна главная – это ты.

Отражение – это я.

Этот мир нереален, он только тень,

что вплетает себя в орнамент

тихой жизни на час иль день,

или просто – на память.

Тени движутся, но, увы – не живут,

путь их призрачный незаметен.

Тени копятся, тени чего-то ждут,

ни следов от них, ни отметин.

Тени видно, пока темны,

но в неясном полночном свете

тени твердо убеждены,

что они властители на планете.

Что они и во тьме, как в глазу слеза —

средоточье смысла на чувственной грани.

Но пугает их среди ночи гроза

вспышкой света, которая ранит.

Среди теней и отражений

живем, размеренно дыша,

но к свету просится душа,

в просторы снежных отложений.

Где ель на паперти холма

у тучи просит подаянья,

и где пространство без названья

сведет художника с ума

своим простором серебристым

на фоне леса и реки,

сияньем призрачным и мглистым,

тропой звериной в две строки.

И холодом, который сед

от трубной музыки метелей.

Здесь солнце светит две недели,

а пасмурно – десятки лет.

Здесь снег не тает на ресницах,

лежит на ветках и домах,

и не понятно, что творится

в людских умах.

Мир, что лишен очертаний обычных,

где всё размыто, туманно и смутно,

где неизменно зелёное утро

прячется в джунглях, для нас непривычных.

Где облака, как гигантские щуки,

тихо плывут, шевеля плавниками,

и невозможно простыми словами

всё объяснить от любви до разлуки.

Где нет цветов ярче белых кувшинок,

что протянули зелёные нити,

и никаких не бывает событий,

кроме разлуки из двух половинок.

Где стрелолист распускается ночью

между водой и белесым туманом,

и среди трав можно видеть воочию

то, чем украшено дно океанов.

Где у русалок рождаются дети

Розовощекие, словно амуры,

где песнопения без партитуры

с тихим журчаньем проходят сквозь сети

времени, что ускользает бесследно,

и лишь тоска проживает оседло.

Там невозможно прожить без сомнений,

что дополняют подводные планы,

заросли тины, забытые страны,

всполохи тихих подводных прозрений.

Здесь ничего не случается просто так.

Здесь вода цвета желтой мути.

Случайно пришедший сюда рыбак

не понимает озерной сути.

Здесь тихо, только слегка шелестит камыш,

жирно отсвечивая на тонких сгибах,

да чешуя поблескивает на рыбах,

которых холодностью не удивишь.

На всём пространстве этих древних болот,

в темных водорослях, процветающих ныне,

здесь безголосый живет народ,

а рыба главная укрывается в темной тине.

Лишь ей дозволено в этих водах шалить:

ударять хвостом и пугать лягушек.

Наш подводный народ от природы послушен,

он не может обидеться или возразить.

Толща водная придавила его,

словно беды, скопленные веками.

Вот и стоит он, едва шевеля плавниками,

и кажется, будто не нужно ему ничего.

Есть один на свете омут,

тот, в котором мысли тонут,

где холодная вода

от поверхности до дна.

Там от берега в осоке,

в темном зеркале воды

смутно видятся истоки

человеческой беды,

пни, сучки и корневища,

что смущают жизни гладь.

То, что в юности мы ищем,

чтобы к старости понять.

Преломленные сознаньем,

отраженные в веках,

здесь томятся мирозданья

в чешуе и плавниках.

Здесь протягивают нити

ряска, донник и куга,

и не мерцает цепь событий

от песка до ивняка.

Здесь не холодно, не сухо,

только дышится с трудом,

и неясное для слуха

отражается вверх дном.

Все мы тут как отраженья

чьих-то мыслей или дел.

И бесшумное скольженье —

наш единственный удел.

Не отражай меня вода,

не путай небо с облаками.

Они – с округлыми боками,

я – угловатый, как всегда.

Не раздражай меня, вода,

своим пространством бесконечным,

порывам чувств, свеченьем млечным,

смятеньем ветреным с утра.

Пусть тени ходят по песку,

восторгом душу не тревожа.

Привыкла отражать тоску

моя морщинистая рожа.

Всё в мире медленно течет,

всё изменяется и тает,

и детская душа не знает,

куда судьба её влечет.

Где мелководье тихой лжи,

где омут будущих страданий.

Вода остывшая бежит

по дну несбывшихся желаний.

Над холмами, возникающими из пустоты,

здесь всегда возвышаются елей кресты.

И повсюду кристальная снежная пыль.

Здесь сугробы годов утрамбованы в быль.

Здесь мольбы затихают под толщею льда,

и словесная льётся с экранов вода.

Уплывают кораблики под мосты,

и на мачтах покачиваются кресты.

Птицы вороны здесь на закате парят,

от деревьев прочерчивая диагональ.

Речку тайный подпитывает мистраль —

и не мерзнет она много лет подряд.

Заплутав в холмах, как мужик хмельной,

ищет речка к заводи путь прямой.

Но не встретишь в России прямых путей,

снег в России навечно, как мавзолей,

где хранится тот, чей священный прах

нам оставил родину всю в крестах…

Ты не умер ещё, но уже воскрес,

и в подарок тебе – на пригорке крест.

Вечер,

пюпитры столбов вдоль дороги,

ветер играет навязчивый блюз,

а на бугре – березняк длинноногий —

листьев и снега нежданный союз.

Как это всё повторяется странно,

словно один нескончаемый сон,

где всё расплывчато, где всё туманно.

Скрипка звучит, ей труба в унисон.

Кто там не спит, утонувший в тумане?

Чей там горит одинокий фонарь?

Темным пятном в голубом океане

птица летит в необъятную даль.

Крикнула что-то – мурашки по коже.

Снег растворяется в сумерках дня.

Как это всё на Россию похоже,

как это всё угнетает меня.

Холоден белый снег.

Холоден белый свет.

Лед – на изгибах рек,

жизнь – на излете лет.

Сердце не даст ответ,

где она – грань утрат.

Вьюга поет с утра,

в окна стучит рассвет.

Все мы из этих мест.