Джованни Боккаччо - Фьезоланские нимфы

«Я принимаю жертвоприношенье
И речь, какою ты меня молил,
И в полное за них вознагражденье
Получишь все, чего себе просил.
И будь отныне в крепком убежденье:
Отказа в помощи всех наших сил
Тебе не будет: я и сын с тобою;
Совет мой чти; ко благу все устрою.

Добудь себе наряд обыкновенный
Для девушек, совсем как их шитье,
Широкий, длинный до ног непременно.
Достав себе лук, стрелы и копье,
Иди простою нимфою смиренной
На поиски — и ты найдешь ее.
Тебя за нимфу примут, выйдет дело,
Ты только с ними будь открыто, смело.

И как увидишь Мензолу, беседой
С ней о вещах священных начинай,
Божественных, — приятно проповедуй,
А между тем себя не забывай.
Тому, что знаешь сам, на деле следуй,
И только, сын мой, сердцу помогай —
Оно научит всем речам учтивым
И для нее приятным и красивым.

И только лишь денек твой прояснится,
Увидишь — и тогда откройся ей.
Она, как птичка, лесом устремится
От соколиных яростных когтей.
Но сделай — пусть не так тебя боится:
Ведь побежит, так побежит быстрей,
Чем схватишь ты ее; не сомневайся;
Слукавив, своего уж добивайся.

Насилия но бойся: так поранит
Ее мой сын, что из твоих когтей
Уж не уйдет; получишь все, что манит,
И в полноте, по воле ты своей.
Пусть мой совет тебе законом станет —
И совершишь, и овладеешь ей».
Рекла — исчезла. День уж загорелся.
И Африке вскочил и вмиг оделся.

И понял он видение Веперы
Глубоко — и возрадовался он,
И этот план пленил его без меры.
Тут пламень в сердце так был разожжен,
Что весь пылал он, полон крепкой веры:
Ведь уж теперь возьмет ее в полон.
Обдумывать он начал предприятье;
Все дело в том: как раздобыть бы платье?

И вспомнил, поразмыслив, что хранится
У матери красивейший наряд —
Она в него лишь изредка рядится, —
И молвил он себе: «Вот был бы клад,
Когда б его добыть!» Лишь отлучится
Мать из дому — и будет он богат.
В потайном месте так он платье спрячет,
Что после взять — уж ничего не значит.

И тут судьба явилась благосклонной
И доброю к нему. Едва погас
И бледный лик луны в лазури сонной,
И звездный свет, и дня был близок час,
Как Джирафоне встал и, побужденный
Работой спешной, вышел вон как раз,
Нимало не замедля. Вся забота,
Пошла вослед старушка за ворота.

Тут не был Африко ленив на дело.
Увидевши, что в доме — никого,
Туда, где платье, поспешил он смело
И скоро без труда сыскал его.
Едва задумал, как уж все поспело.
Никем не зрим, скрывая торжество,
Добычу из дому он снес далеко,
В чужое место, и укрыл до срока.

Потом, когда домой он торопился,
Для дела все казалось под рукой.
А потому он в тот же день стремился
За Мензолой; но, как вошел домой,
Взял лук он, что за выделку ценился,
Со стрелами колчан красивый свой
И всякими вещами запасался.
Так день прошел, другой уж начинался.

Уж Феба кони быстрые примчали
Сменить зарю на блещущий восток;
Уже вершины желтые сияли,
И отблеск розовый на запад лег;
Местами долы лишь в тени лежали, —
Как Африке вскочил и со всех ног
С колчаном, с луком из дому помчался.
«Я на охоту», — матери сказался.

Пошел к вчерашнему он месту, вынул
Поспешно платье матери своей;
И там с себя свои одежды скинул,
В него переоделся поскорей;
Подпоясаться стеблем не преминул,
Чтоб двигаться свободней и ловчей.
Ему Венера, верно, помогала
В убранстве: так оно ему пристало!

А спутанные волосы спадали
Не слишком величавою волной,
Но нитью золотой вдруг отливали
И, русые, пленяли красотой.
Но хоть еще недавние печали
На бледном лике след являли свой,
Однако оттого-то поневоле
Он женственным еще казался боле.

Преображенный с ловкостью такою,
Он с правой стороны колчан надел,
Взял в руки лук с легчайшею стрелою
И на себя немного поглядел.
Себе он показался не собою:
Он не мужчиной — женщиной смотрел.
Со стороны на эту бы картину
Кто глянул — не признал бы за мужчину.

Затем свои одежды положил он
Туда, откуда женские достал,
И путь ко фьезоланским устремил он
Горам, но шагу уж не прибавлял,
И там зверей немало застрелил он,
А уж потом себя и не скрывал.
Но лишь па высшую вершину вышел
Из трех — оттуда сильный шум услышал.

И Африке взглянул, откуда крики, —
Нимф несколько увидел; впереди
Бегут — стреляют; слышен вопль великий:
«Стой, стой на месте! Зверя подожди!»
Стоит, глядит — кабан несется дикий,
В нем стрелы, как щетина, позади,
И со спины кровь красная стекает.
Лук Африко всей силой напрягает —

И прямо в грудь он кабана стрелою
Разит — и сердце та прошла насквозь,
Вся толща кожи не спасла собою;
Ступил он шаг — и сил уж не нашлось,
Он пал, сраженный насмерть раной злою.
Венере и Амуру привелось
Так пожелать, чтоб Мензола глядела,
Как было с кабаном лихое дело.

И нимф толпа сейчас туда сбежалась,
Все думали, что Африке — своя.
И Мензола со всеми оказалась;
Беседой занялась своя семья.
Тогда она им рассказать старалась:
«Его паденье видела ведь я.
Удара в жизнь я краше не видала,
Чем вот она, явившись, показала».

Как сердце Африке в груди взыграло
До глубины — с такою похвалой
Из уст ее! И тут же горько стало:
Молчать, когда она — перед тобой;
Но уж одно-то твердо сердце знало:
Удар любви отдался в ней самой.
Хоть ничего не знай, тут ясно было:
Мгновенье роковое наступило.

Но, верно, страх сильней всего иного
Перед оружьем дев его сдержал.
А поосвоившись, за словом слово,
В беседу нимф и он уже вступал.
О всем событии судил толково,
О кабане, что мертвый тут лежал,
И как его нашли, и как стреляли,
И как в него вдогонку попадали.

Сказала Мензола: «Будь тут Диана,
Что за подарок поднесли б мы ей!»
Услышать было Африке желанно,
Что далеко Диана: тем вольней.
Но, побеседовав еще пространно
О чудном звере, меж иных затей,
Вот, цель устроив, занялись стрельбою
И состязались в ней между собою.

И все еще ловчились тут немало —
То лук звенит, то прожужжит копье.
Вот Мензола копье рукою сжала —
Всех ближе в цель попало острие.
Тому дивится Африко немало;
Взял тотчас лук — и где копье ее,
В то место и его стрела вонзилась
И к цели ближе всех с ним очутилась.