Джованни Боккаччо - Фьезоланские нимфы

Амур мне петь велит. Пора настала.
Он в сердце, как в дому, провел лета.
Великолепье сердце мне связало,
Блеск ослепил; я не нашел щита,
Когда лучами душу пронизало
Сиянье глаз. Владеет мною та,
Что, ночь и день из слез и воздыханий
Сплетя, томит — вина моих терзаний.

Амур меня ведет и побуждает
В труде, что я отважился начать!
Амур меня на подвиг укрепляет,
И дар, и мощь — на всем его печать!
Амур меня ведет и просвещает,
Внушив мне долг — о нем повествовать!
Амур меня подъял для воссозданья
Старинного любовного преданья!

И вот — всю честь ему воздать я смею:
Ведь водит он один пером живым,
Что вручено мне донною моею
Достойнейшей: никто с ней не сравним.
Всех выше добродетелью своею,
Красой и благородством неземным,
В упрек она не слышала б ни слова,
Когда б хоть миг была не столь сурова.

Теперь молю у вас я обороны,
Любовники счастливые! Мой враг —
Завистник злоречивый, распаленный
Да всякий, кто в любви и нищ, и наг.
И вас, все в мире дорогие донны,
Не с сердцем ледяным, от ваших благ
Молю — молить одну: не. будь надменной
С тем, кто перед тобою — раб смиренный!

Давно когда-то Фьезоле не знало
Ни стен, ни частокола; весь народ —
А было там людей в те поры мало —
Ютился у излюбленных высот
Окружных гор; и брошена лежала
Внизу равнина — из-за терпких вод
Болотных, непригодных человеку
И разливавшихся в большую реку.

Царила вера ложная в то время
В порочных, лживых, грубых, злых богов,
И так взросло зловреднейшее семя,
Что всякий мнил: их светлый лик таков
На небе, как и здесь. Людское племя
Им не жалело празднеств, и даров,
И почестей. А всех превыше чтили
Юпитера в его державной силе.

Еще царила той порой богиня,
Что названа Дианою. Она,
Для многих жен заветная святыня,
От девственниц особо почтена.
И той — ее прямая благостыня,
Что век свой целомудрию верна.
И с торжеством таких она немало
В свои леса и рощи принимала.

А многие бывали при рожденье
Посвящены родителями ей —
То по обету, то в благодаренье
За милости и блага для детей.
Диана всех брала в свое владенье
Охотно: для нее всего милей
Девичество хранить, бежать пред мужем:
Пускай мы браку, суетные, служим.

Итак, по всей земле высоко чтили
Богиню-девственницу. Но к холмам
Вернемся фьезоланским. Тут служили
Ей ревностно. Во славу ей, а вам
В услышанье перескажу я были
О девственном содружестве. Все там
Тогда прозваньем нимфы величались
И с луком и со стрелами являлись.

Из этих дев Дианой набиралось
Число большое тут, в краю холмов,
Хоть в их среде открыто оставалась
Она лишь изредка: па ней трудов
Лежала тьма: для всей земли старалась
Дать от обид мужских она покров;
Но ежели во Фьезоле бывала,
Такой и вид, и облик принимала:

Стройна и высока, равна красою
Величью, взором и лицом она
Лучилась столь лучистою звездою,
Что верилось — в Эдеме создана,
Вблизи слепила смертный взор собою,
Сиянием лучей окружена,
А кудри светлые — не словно злато:
Их цвет к лицу шел более богато.

Она обычно вольно распускала
Над шеей незакрытой их разлив;
Туника в легких складках ниспадала,
Стан стройный покрывала, не сокрыв;
Ткань тонкая вся белизной сияла
Безукоризненной; на ней красив
Был крепкий пояс; а поверх порою
Пурпурный плащ — огнистою игрою.

Летами — двадцать пять — являлась дева,
Как юной мощи полная пора.
Во длани лук она держала слева,
Колчан висел у правого бедра,
Весь полный стрел, — разить в порыве гнева
Не только зверя, — нет: разит, бодра,
За нимф и за себя пылая местью,
Мужей, кто б ни был — шаг ступи
к бесчестью!

И Фьезоле такою посещала
Диана — нимф любезных повидать,
Им милости и блага расточала
И часто их любила собирать
У светлого ль ручья, иль где ширяла
Лесная тень, — в те дни, когда сиять
Дано все выше солнцу и согрето —
Не в холоде, не в зное — медлит лето.

Тут нимф она в беседах укрепляла
Блюсти священный девственный обет.
Подчас охоты, ловли обсуждала —
Занятий их любимейший предмет —
Меж тех холмов: они зверей немало
Травили, их отыскивая след.
К успехам впредь и ради упражненья
Она давала девам наставленья.

Она была их мудрая опора,
Как я сказал, в ловитвах и стрельбе.
А уходя, всего того собора
Наместницу Диана по себе
Им оставляла — нимфу, властно, скоро
Ее избрав. И в клятве и божбе
Все обещали ей служить покорно
Иль гибнуть от ее стрелы позорно.

Ей подчинялись с ревностью великой,
Она как бы Дианою была.
И каждая, одетая туникой
(Льняная, тонкотканна и бела), —
Гроза смертельная всей твари дикой,
У каждой лук — на смелые дела.
Хоть леопард ей попадется пестрый, —
Без промаха сражен стрелою острой.

Тогда земля цвела красою мая,
Цветами яркими светился луг,
И соловьи, блаженство изливая,
У светлых вод влюбленность пели вслух.
И юноши, в огне любви пылая,
Отвагой, радостной питали дух,
Когда во Фьезоле пришла Диана
Держать совет средь воинского стана.

Среди цветов и трав земного лона,
У светлого ручья, что чуть шумит,
И медленно влечет волну у склона
Чечер-горы, с той стороны, где вид
На солнце в полдень, в выси небосклона
Лицом к лицу слепительный открыт, —
Ручья, что ныне все зовут Аквелли,
С Дианой нимфы всей толпой сидели.

Итак, толпа блестящая шумела
На светлом берегу у ручейка.
Одна из нимф нежданно, быстро, смело
Воспрянула, пряма, стройна, легка,
И в рог певучий громко зазвенела,
Чтоб смолкли все. И рог молчит. Рука
Рог опустила. Все сидят. Молчанье.
Все смотрят на Диану в ожиданье.

Она сказала, как обыкновенно,
Что каждая должна себя блюсти,
Чтоб муж не подошел к ней дерзновенно.
«А лишь случись мужчину здесь найти,
Извергну, как врага, его мгновенно, —
Посмей он к вам с обманом подойти
Или с насильем. Та ж, кто обольстится, —
Та жизни от руки моей лишится».

А между тем, сокрытый в чаще темной,
Где этот грозный заседал совет,
Безусый юноша, румяный, скромный, —
Да было ль Африко хоть двадцать лет? —
С кудрями светлыми, с улыбкой томной,
Весь — словно лилия иль роза, нет —
Как яблочко (здесь, недалеко, с детства
С родителями жил он без соседства), —