Александр Галич - Когда я вернусь (Полное собрание стихов и песен)

Чего уж, казалось бы, проще
Отбросить ее и забыть?
Но в горле застрявшие мощи
Забвенья вином не запить.

А далее кости поплоше
Пойдут по сравнению с той, –
Поплоше, но странно похожи
Бесстыдной своей наготой.

Обмылки, огрызки, обноски,
Ошметки чужого огня:
А в сноске – вот именно в сноске –
Помянет историк меня.

Так, значит, за эту вот строчку,
За жалкую каплю чернил,
Воздвиг я себе одиночку
И крест свой на плечи взвалил.

Так, значит, за строчку вот эту,
Что бросит мне время на чай,
Веселому щедрому свету
Сказал я однажды: «Прощай!»

И милых до срока состарил,
И с песней шагнул за предел,
И любящих плакать заставил,
И слышать их плач не хотел.

Но будут мои подголоски
Звенеть и до Судного дня…
И даже не важно, что в сноске
Историк не вспомнит меня!

Облака плывут, облака,
Не спеша плывут, как в кино.
А я цыпленка ем табака,
Я коньячку принял полкило.

Облака плывут в Абакан,
Не спеша плывут облака.
Им тепло, небось, облакам,
А я продрог насквозь, на века!

Я подковой вмерз в санный след,
В лед, что я кайлом ковырял!
Ведь недаром я двадцать лет
Протрубил по тем лагерям.

До сих пор в глазах снега наст!
До сих пор в ушах шмона гам!..
Эй подайте ж мне ананас
И коньячку еще двести грамм!

Облака плывут, облака,
В милый край плывут, в Колыму,
И не нужен им адвокат,
Им амнистия – ни к чему.

Я и сам живу – первый сорт!
Двадцать лет, как день, разменял!
Я в пивной сижу, словно лорд,
И даже зубы есть у меня!

Облака плывут на восход,
Им ни пенсии, ни хлопот…
А мне четвертого – перевод,
И двадцать третьего – перевод.

И по этим дням, как и я,
Полстраны сидит в кабаках!
И нашей памятью в те края
Облака плывут, облака…

И нашей памятью в те края
Облака плывут, облака…

Был я глупый тогда и сильный,
Все мечтал я о птице синей,
А нашел ее синий след –
Заработал пятнадцать лет:
Было время – за синий цвет
Получали пятнадцать лет!

Не солдатами – номерами,
Помирали мы, помирали.
От Караганды по Нарым –
Вся земля, как один нарыв!

Воркута, Инта, Магадан!
Кто вам жребий тот нагадал?!
То вас шмон трясет, а то цынга!
И чуть не треть зэка из ЦК.
Было время – за красный цвет
Добавляли по десять лет!

А когда пошли миром грозы –
Мужики на фронт, бабы – в слезы!
В желтом мареве горизонт,
А нас из лагеря, да на фронт!
Севастополь, Курск, город Брест…
Нам слепил глаза желтый блеск.
А как желтый блеск стал белеть,
Стали глазоньки столбенеть!
Ох, сгубил ты нас, желтый цвет!
Мы на свет глядим, а света нет!

Покалечены наши жизни!
А, может, дело все в дальтонизме!?
Может, цвету цвет не чета,
А мы не смыслим в том ни черта?!
Так, подчаливай, друг, за столик,
Ты дальтоник, и я дальтоник…
Разберемся ж на склоне лет,
За какой мы погибли цвет!

Левой, левой, левой,
Левою, шагом марш!

Нет, еще не кончены войны,
Голос чести еще невнятен,
И на свете, наверно, вольно,
Дышат йоги, и то навряд ли!

Наши малые войны были
Ежедневными чудесами
В мутном облаке книжной пыли
Государственных предписаний.

Левой, левой, левой,
Левою, шагом марш!

Помнишь, сонные понятые
Стали к притолоке головой,
Как мечтающие о тыле
Рядовые с передовой?!

Помнишь, вспоротая перина,
В детской комнате – зимний снег?!
Молча шел, не держась за перила,
Обесчещенный человек.

Левой, левой, левой,
Левою, шагом марш!

И не пули, не штык, не камень, –
Нас терзала иная боль!
Мы бессрочными штрафниками
Начинали свой малый бой!

По детдомам, как по штрафбатам –
Что ни сделаем – все вина!
Под запрятанным шла штандартом
Необъявленная война.

Левой, левой, левой,
Левою, шагом марш!

Наши малые войны были
Рукопашными зла и чести,
В том проклятом военном быте,
О котором не скажешь в песне.

Сколько раз нам ломали ребра,
Этот – помер, а тот – ослеп,
Но дороже, чем ребра – вобла,
И соленый мякинный хлеб.

Левой, левой, левой,
Левою, шагом марш!

И не странно ли, братья серые,
Что по-волчьи мы, налету,
Рвали горло – за милосердие,
Били морду – за доброту!

И ничто нам не мило, кроме
Поля боя при лунном свете!
Говорили – до первой крови,
Оказалось – до самой смерти…

Левой, левой, левой,
Левою, шагом марш!

В Петрограде, в Петербурге, в Ленинграде, на Неве,
В Колокольном переулке жили-были А, И, Б.
А служило, Б служило, И играло на трубе,
И играло на трубе, говорят, что так себе,
Но его любили очень и ценили А и Б.

Как-то в вечер неспокойный
Тяжко пенилась река,
И явились в Колокольный
Три сотрудника ЧК,
А забрали, Б забрали, И не тронули пока.

Через год домой к себе
Возвратились А и Б,
И по случаю такому
И играло на трубе.

Но прошел слушок окольный,
Что, мол, снова быть беде,
И явились в Колокольный
Трое из НКВД.
А забрали, Б забрали, И забрали и т. д.

Через десять лет зимой
А и Б пришли домой,
И домой вернулось тоже,
Все сказали: «Боже мой!»

Пару лет в покое шатком
Проживали А, И, Б
Но явились трое в штатском
На машине КГБ –
А, И, Б они забрали, обозвали всех на «б».

А – пропало навсегда,
Б – пропало навсегда,
И – пропало навсегда,
Навсегда и без следа!

Вот, понимаете, какая у этих букв вышла в жизни ерунда!

А ты стучи, стучи, а тебе Бог простит,
А начальнички тебе, Леха, срок скостят!
А за Окой сейчас, небось, коростель свистит,
А у нас на Тайшете ветра свистят.
А месяц май уже, все снега белы.
А вертухаевы на снегу следы,
А что полнормы, тьфу, это полбеды,
А что песню спел – полторы беды!

А над Окой летят гуси-лебеди,
А за Окой свистит коростель,
А тут по наледи курвы-нелюди
Двух зэка ведут на расстрел!