Андрей Белянин - Ученица царя обезьян [litres]

В конце концов он просто отвернулся, подставив под удары широкую мощную спину.

А когда открыл глаза, царь обезьян уже стоял перед ним.

– Потому что я – Сунь Укун, – без улыбки сказал он, обвивая шею Мована своим волшебным посохом, словно плетью. – И я ничего не забыл!

Цзиньгубан засиял, как солнце, а могучий демон заорал от боли. Он пытался развести концы петли руками, но при прикосновении к золотому посоху его ладони мгновенно обуглились едва ли не до костей, оставляя в воздухе запах горелого мяса.

– Вот и всё, бык, – протянул царь обезьян, но внезапно тело Мована охватило красное свечение – и он исчез из петли, как будто его там никогда и не было.

Цзиньгубан тут же перестал светиться, распрямившись и грея руки хозяина ровным теплом. Значит, Великий Мудрец опять одержал победу…

Собака тоже пропала. Тяньгоу была слишком преданна своему господину, чтобы остаться.

На сквер спустилась зима, вернулись звуки человеческих голосов и новогодней музыки. О недавней битве не напоминало ровно ничего: не было ни отдалённого злобного хохота, ни торжествующего визга демонов, ни какого-то зловещего знака.

Но это и было знаком…

Ольга торопливо вышла из торгового центра и едва ли не бегом направилась вперёд, к мигающему зелёным светофору, но потом вдруг остановилась и неуверенно оглянулась. Из кофейни на углу пахну́ло свежей выпечкой. День уже заканчивался, а ночь только готовилась начаться, и город тонул в серо-голубых зимних сумерках. Из окон «Мира» бил яркий свет, справа шумела многолюдная Московская, на ней горели огоньки новогодних гирлянд, украшавших широкую ярмарку, издалека разносился запах русских блинов и глинтвейна.

Царь обезьян шёл ей навстречу, плотно сжав губы и сурово сведя брови. Из носа и изо рта его вылетали густые облачка пара. Почему-то ей показалось, что он смешно пыхтит, Ольга улыбнулась своим мыслям и, привстав на цыпочки, помахала ему рукой.

Её наставник пробирался по нечищеной стороне заснеженной улицы. Шапку он где-то потерял, на чёрных волосах и таких же чёрных ресницах блестел снег. Подойдя к ней почти вплотную, Сунь Укун коротко улыбнулся, но потом опять стал серьёзным.

– Ты больше не можешь быть моей ученицей, женщина, – внезапно сказал он.

– Почему?!

– Потому что я люблю тебя.

Он круто развернулся и пошёл в обратном направлении, сияя дыркой на порванной на спине куртке и на ходу поправляя шарф. А она так и осталась стоять столбом, молча смотря ему вслед, пока он не затерялся между спинами прохожих и не растворился в густеющей темноте. Снег продолжал падать, заметая все следы, и крупные снежинки таяли на её щеках.

Девушка ещё успела подумать, что это даже хорошо, так не видно слёз…

Солнце ещё не встало, но Ольга уже проснулась и открыла глаза. Она молча поднялась с постели, умылась и долго рассматривала себя в зеркало. На двадцать два часа у них с подружками забронирован новогодний столик в «Хэ». Как раз тот столик, за которым ещё недавно она сидела с тем странным китайцем, который называл себя царём обезьян.

Блондинка раздражённо отвернулась от зеркала и прошла на кухню. Из дыры в потолке торчал обрывок белого провода. Надо будет вызвать электрика и повесить никому не нужную люстру. Она включила «нижний» свет на вытяжке над плитой, достала турку и по привычке бросила в неё четыре ложки кофе, на две порции.

– Да что же это такое?! – В сердцах она просто вытряхнула кофе из турки в раковину и смыла большой струёй воды. А потом, вскипятив чайник, бросила в чашку пакетик зелёного чая «Ахмад». Сунь Укун любил зелёный чай и, кажется, приучил её.

Закусив нижнюю губу, чтоб не разреветься, Ольга села за стол и, сфотографировав зияющую дыру в потолке, открыла Инстаграм:

«Никакой он не царь обезьян из Поднебесной! Как я вообще могла на это повестись?! Простой побродяжка, которому негде было пару ночей перекантоваться, вот он кто! Нашёл себе дуру безмозглую и присел на шею. А я ещё одежду ему купила…

Люстру мне так и не повесил, между прочим.

Просто свалил в закат. В туман. В снег!

Сразу надо было спустить его с лестницы, вместо того чтобы слушать все эти китайские сказочки. А я чуть кофе не заварила на двоих, я с мамой его хотела познакомить…

Ой, всё!

Больше никаких мужиков!

Больше вообще ничего…»

У стены аккуратно стояла голубая гимнастическая палка.

Сейчас она примерит платье, которое планирует надеть вечером. И ещё пару платьев на всякий случай, вдруг они лучше? Потом пустит горячую воду и примет ванну с пеной, морской солью и расслабляющими маслами. Наденет носочки с маской для ног.

Посмотрит какую-нибудь пустую новогоднюю комедию типа стопятисотых «Ёлок». Накрасится, оденется, сделает лёгкую укладку и поедет в центр. Пройдётся по шумной, праздничной театральной площади, сфотографируется со всеми Дедами Морозами, всякими снеговиками и пушистыми лошадками, катающими всех желающих по Московской, сходит в кино на вечерний сеанс, а к двадцати двум ноль-ноль войдёт в «Хэратс» и встретит Новый год с девчонками. Без всяких там ненормальных китайцев.

Она сделала глоток чая. Вновь открыла планшет. Комментариев было немного:

«А тебе говорили, не связывайся с китайцами!»

«Я вообще не понимаю, как можно ложиться с узкоглазыми, неграми и дагами».

«Пекинский университет объявляет следующий год Годом дружбы с МГУ…»

«Проверь квартиру, он по-любому что-то украл».

«Печальки-и…»

Она практически закрыла «окно», но последнее сообщение было в стихах:

– И вовсе не в тему, – вздохнула она, чувствуя, как тяжелеет комок в горле.

За окном опять шёл снег. То, что солнце встало, было ясно по изменившемуся цвету серого неба, полностью обложенного снежными тучами. Ольга поставила кружку с недопитым чаем на стол, влезла в джинсы и свитер, накинула шапку и пуховик, подхватила рюкзак и в коротких зимних сапогах вышла из дома.

На остановке все были шумными и радостными. Девушка тяжело смотрела на них исподлобья и молчала. Только в автобусе она вспомнила, что не взяла наушники, и, коротко вздохнув, отвернулась к окну.