Николай Ярыгин - Честь имею [litres]

Вот я показал одному, что хочу ударить его по ногам, но, резко изменив направление удара, ударил снизу и отсек ему руку. Второй все-таки смог меня достать, проткнув мне левое бедро. Я же, сжав зубы, попытался не обращать внимания на боль и схватил левой рукой еще не успевшего упасть первого противника, потерявшего руку и воющего от боли, и бросил его навстречу третьему, который заходил с правой стороны.

Выиграв несколько секунд, сосредоточился на том, который проткнул мне бедро. Это был достойный противник, он мало в чем уступал мне, и схватка затягивалась. Я понимал, что теряю силы вместе с кровью из ран, но ничего пока сделать не мог. Тут сзади меня раздался щелчок, и у того, с которым я сражался, грудь украсилась оперением арбалетного болта.

Мне некогда было смотреть, кто там мне помог: тот, который двигался на меня справа, отбросил своего полумертвого напарника и прыгнул на меня. Я, превозмогая боль, с трудом смог сместиться в сторону и ударил его мечом, отрубив ему голову и левое плечо с рукой. Но он все-таки смог меня зацепить, украсив мне правый бок длинной и глубокой царапиной. Я, залитый своей и чужой кровью с ног до головы, попытался оглянуться, чтобы посмотреть на незваного помощника, но, подскользнувшись, упал, не в силах подняться. Последнее, что помню – это глаза маркизы, полные слез, и ее срывающийся голос:

– Алекс, только не умирай, только не умирай, прошу тебя!

В себя я пришел днем. Я лежал абсолютно голый, с перевязанными ранами и воняющий мазями, в своих покоях, прикрытый покрывалом. Попытался приподняться, что не сразу, но удалось.

– Эй, – прохрипел я, – есть кто?

Дверь тут же открылась, в комнату заглянул Стен и замер, ожидая, что я скажу.

– Гюнтер и маркиза живы? – задал я ему вопрос.

– Да, ваше высочество, – ответил он и, увидев, что я раздраженно поморщился, тут же поправился: – Господин граф.

– Позови кого-нибудь, а лучше обоих, – попросил я, и Стен скрылся за дверью.

Ужасно хотелось пить, но, оглядевшись, я ничего не нашел и решил дождаться Стена и попросить, чтобы принес. Вот за дверью застучали каблучки, и в комнату буквально ворвалась Ильми. Подлетев к кровати, она замерла и внимательно меня разглядывала, словно выискивая что. Тут в дверь постучали, и вошел Гюнтер с перевязанной рукой. Я попросил всех присесть.

– Стен, принеси что-нибудь попить! – проорал я так, чтобы он за дверью услышал. И, уже обращаясь к Ильме и Гюнтеру, спросил: – Как дела?

Первым ответил Гюнтер:

– Все нападавшие перебиты, двое взяты в плен, один упал со стены и поломал ноги, второй случайно выжил, когда Ивар его приложил посохом. Обоим оказана помощь, и они сейчас в темнице под казармой. Того, который с поломанными ногами, сбросил со стены Алый, предварительно его потрепав. Еще одного тарги загрызли, накинувшись на него втроем. Погибло двое дружинников и четверо ранено.

Да, неплохо тут развлеклись «Шандорские убийцы»… Ну ничего, сочтемся.

– Гюнтер и вы, госпожа маркиза, – официальным тоном произнес я, – прошу вас сделать все, чтобы известие о том, что случилось этой ночью, не вышло за территорию замка. Запретите любые разговоры под страхом наказания.

Увидев недоуменные взгляды, я принялся объяснять:

– Шандорский орден отправил к нам две пятерки убийц, и очень хороших убийц, поверьте мне, и дополнительно еще поставил над ними, наверное, лучшего своего мастера. И вдруг они пропадают! Какое-то время орден будет ждать их, потом искать, потом направит к нам разведчиков, а это все – время, выигранное нами, а еще заказчики неизвестно, как себя поведут. Поэтому и надо сохранить все в тайне.

Тут в дверь постучали, и вошла лекарка. Она, не обращая внимания на присутствующих, прошла к кровати и, достав из сумки плошку, налила в нее из глиняной бутылки какое-то снадобье и протянула мне. Ильми перехватила плошку и сама напоила меня. Напиток был приятный и отдавал мятой, я с удовольствием выпил и поблагодарил обеих женщин.

После того как лекарка ушла, я поинтересовался у Гюнтера, что у него с рукой, и услышал в ответ, что небольшой порез, лекарка даже зашивать не стала – наложила мази и перевязала. Чуть подумав, я сказал:

– Гюнтер, семьи погибших поставить на половинное денежное довольствие дружинника и выдать двухмесячную оплату сразу. Раненым выдать месячную оплату, всем, кто принимал участие в бою, выдать половинную месячную оплату, тебе месячную как командиру. Иди к Улиху, пусть все запишет, посчитает и мне доложит. Когда погребение?

Гюнтер, немного обалдевший от того, что услышал, замешкался с ответом, но потом сказал, что этим занимаются семьи погибших, и обычно никто из хозяев не вникал в это, а дружина поминала товарищей, но не более.

– Гюнтер, – снова начал я, – это ведь твои товарищи, ну как это не помочь их семьям? Любой бы мог оказаться на их месте. Ты знаешь их имена?

– Да, ваше сиятельство, – ответил Гюнтер, – вы не подумайте, мы скинулись и наняли землекопов копать могилы, а те, кто свободен от дежурства, пойдут на погребение.

– Тогда беги сейчас к Ульху, все быстренько посчитайте, деньги за копку могил и затраты на погребение тоже все вернуть семьям, а также тризну – все за мой счет. Давай бегом.

И Гюнтер, топая сапогами, умчался. Ильми так же не отрываясь смотрела на меня.

– Присядь, пожалуйста, – попросил я ее, указывая на кровать. С того дня, когда она сообщила, что послала родителям письмо, мы практически не общались. Она держалась отстраненно и старалась избегать меня, я же был постоянно занят и, видя ее холодность, не спешил выяснять, что за кошка пробежала между нами. Ильми поколебалась какое-то время, но все-таки присела на край кровати.

– Ильми, почему ты такая, что случилось? – задал я вопрос.

– Алекс, все нормально, – улыбнулась она мне в ответ и наклонившись поцеловала меня в губы.

– Ну раз нормально, то помоги мне одеться, – И я откинул покрывало, которым был накрыт. Ильми кинула на меня взгляд и покраснела.

– Алекс, ты… ты куда, тебе нельзя вставать… – Видя, что я сползаю с кровати, всполошилась она. Спорили мы долго, наконец я убедил ее, что мне просто необходимо быть на погребении дружинников.

Она помогла мне одеть нижнее белье, а потом позвала Стена, и тот помог мне одеть верхнюю одежду. Мне было больно, но я терпел сжав зубы, и только капельки пота на лбу и верхней губе выдавали мое состояние. Что-то слишком часто я стал бывать таким беспомощным, не входит ли это уже в привычку.

Поприсутствовав на погребении, я даже поднял бокал на тризне и удалился в свои покои. Рядом все время находилась Ильми, ни на шаг не отходя от меня. Вот и пойми этих женщин, то ни с того ни с сего она не то что не разговаривает, а даже не смотрит в мою сторону, то носится со мной как с малым ребенком. В покои я не пошел, а направился в кабинет, хоть Ильми и была против, но препятствовать не стала, а просто пошла вместе со мной.