Александр Михайловский - Операция «Гроза плюс». Самый трудный день

Пройдет еще немного времени, и эти немецкие части, потрепанные и понесшие тяжелые потери в приграничном сражении, одна за другой начнут поднимать руки и сдаваться в плен. Если они этого не сделают, то их всех уничтожат в лесах и болотах, а русско-большевистский паровой каток, вечный кошмар цивилизованной Европы, неумолимо двинется на Запад, подминая под себя территорию бывшей Польши, о целостности которой Британия обещала заботиться. Разумеется, исключительно в своих интересах, для создания вокруг Советской России – или как там будет называться это государственное образование – непроницаемого санитарного кордона.

Министр иностранных дел польского правительства в изгнании Август Залесский уже разразился по поводу вторжения русских на польскую территорию истеричной нотой в адрес советского НКИДа, откуда пришел формально верный, но издевательский по тону и смыслу ответ Молотова: СССР не вступает в сношения с самозваными представителями несуществующих государств. Польский премьер в изгнании Владислав Сикорский, ссылаясь на польско-британский военный договор от 5 августа 1940 года, устроил по этому поводу ему, Черчиллю, самую настоящую истерику, будто бы был нервной барышней, а не боевым генералом, прославившим свое имя в войне с Советами [12] В Первой мировой войне подданный австро-венгерского императора Франца-Иосифа Владислав Сикорский не участвовал ни на какой стороне. Впервые он объявился после капитуляции Австро-Венгрии и Германии в ноябре 1918 года в самозародившемся на территории Польши Войске Польском, и сразу в звании полковника. Был начальником штаба группы «Восток», командовал группой «Бартатув» и группой полковника Сикорского. .

После этого разговора по указанию Черчилля Форин Офис направил в советское посольство ноту протеста по поводу якобы имевшего место нарушения суверенитета Польши, но ответа не получил. Нота сгинула без следа, и даже старый британский агент, посол СССР в Лондоне Майский, не мог сообщить своим кураторам, какова судьба этого документа и попал ли он вообще на стол к Сталину или хотя бы к Молотову. А если и попал, то какова была их реакция на этот британский демарш. Впрочем, отсутствие ответа – это тоже своего рода ответ, говорящий о том, что Сталин и этот, как его там, Рутин или Путин, каждый в своей Москве, плевать хотели на мнение Великобритании в целом и его – Черчилля – в частности. Вкупе с появлением русско-советских бомбардировщиков над британскими островами все это могло значить только одно – стоит русским добить Третий рейх и занять территорию покоренных им стран, как следующей их мишенью станет именно Великобритания, к которой они не питают никаких теплых чувств.

Иллюзий у Черчилля не было – война с СССР и ее новым союзником будет страшнее, чем отражение угрозы германского вторжения летом-осенью сорокового года. Но пока еще есть время, он, Черчилль, будет делать все, что возможно. Самое главное – как можно быстрее установить прямые дипломатические контакты с имперскими русскими. А для того министр иностранных дел сэр Энтони Иден через нейтральную Швецию должен послать кого-нибудь из своих доверенных людей в захваченный имперцами Кенигсберг. От этой миссии, возможно, будет зависеть жизнь и смерть как Британской империи, так и его, Черчилля, лично.

Присутствуют:

– президент Соединенных Штатов Америки Франклин Делано Рузвельт;

– специальный помощник президента Рузвельта – Гарри Гопкинс.

Слуга-филиппинец вкатил в Овальный кабинет кресло-каталку с президентом, установил ее у круглого стола и бесшумно удалился, плотно прикрыв за собой двери.

– Гарри, – вставляя в мундштук папиросу, задумчиво произнес тридцать второй президент США, – дело, которое я хочу с тобой обсудить, очень важно для нашего государства и является абсолютно секретным. Так что ни одно слово не должно выйти за стены этого кабинета.

Сделав паузу, Рузвельт внимательно посмотрел на своего собеседника, но тот предпочел хранить молчание, внимательно глядя на своего патрона и ожидая продолжения его речи.

– Речь пойдет о той трагедии, которая в эти дни происходит в Европе, – пояснил Рузвельт, – в Восточной Европе. Надо признать, что прошло всего восемнадцать дней с начала войны, а Германия полностью ее проиграла. И без нашей помощи, что совершенно возмутительно.

– А чему ты удивляешься, Фрэнки, – покачал головой Гопкинс, – после того как мы объявили в отношении России моральное эмбарго, стало вполне очевидно, что дядя Джо начал искать другого продавца пожарных шлангов, и, похоже, его нашел.

– Да, Гарри, – сказал Рузвельт, – напрасно мы не подсуетились, когда дядя Джо слишком равнодушно отнесся к нашему эмбарго.

– Тогда мы считали, – хмыкнул Гопкинс, – что русский босс все, что ему надо, выменивает у гуннов за поставки им хлеба и сырой нефти. Поначалу так и было, а потом к нему пришли добрые самаритяне и предложили царства земные и небесные. И горы оружия в придачу, в огромных количествах и со скидкой, но исключительно за звонкий металл.

Президента Рузвельта при этих словах аж передернуло.

– Хороши добрые самаритяне, Гарри, – назидательно произнес он, – стерли с лица земли центр Берлина. В наше посольство не попала ни одна бомба, но в нем выбиты все окна, а большое количество наших граждан контужено и ранено битым стеклом, включая самого посла Вильсона.

Рузвельт немного помолчал, а потом добавил:

– Самое странное и страшное для нас даже не то, что кто-то из-за пределов нашего мира продал дяде Джо оружие, и не то, что этого оружия оказалось так много, что им можно вооружить несколько армий. И уж тем более не страшно то, что плохой парень Адольф вскоре получит по заслугам. Самое страшное в том, что усилиями этих добрых самаритян войны теперь, как об этом мечтал тот же Адольф, станут короткими, как удар молнии. Разве смогут теперь на этом делать бизнес такие добрые парни, как мы? Победителям наша помощь будет уже не нужна, а побежденным – бесполезна. Да и как взыскать потом деньги с покойника, ведь вкладывать стоит только в того, кто и сам в состоянии устоять на ногах. А гунны такой способности не проявили. В Берлине сейчас даже не представляют, как далеко смогли прорваться русские и какова обстановка на фронте. Слухи ходят один фантастичнее другого, гестапо сбилось с ног, но никакой достоверной информации нет, потому что узлы телефонной и телеграфной связи – это то, за чем русская авиация охотится в первую очередь.

Рузвельт взял со стола свой золотой паркер, задумчиво повертел его в руках и положил на место.