Елена Чалова - Нити

Честно выполнив свой дочерний долг, Валька, наконец, смогла улизнуть. Она решила пешком прогуляться до магазина за мороженым. Июль щедро одаривал жаркими днями и заставлял идти на зов чего-то холодного.

Облачённая в коротенькие шорты и полосатую майку, Валентина вышла из ворот и лениво побрела в сторону здания с красной крышей. Уже издалека были видны небрежно разбросанные у входа велосипеды и самокаты — это местная ребятня также поддалась зову мороженого.

Всматриваясь вдаль, Валька не заметила приближения кого-то за её спиной. Она обернулась и увидела Мажора Жору.

«Как же беззвучно открывается дверь у его ворот! Ни скрипа, ни писка!» — подумала Валя. На эту особенность она обратила внимание ещё ночью, спеша «на разборки» с шумным соседом.

— Привет! — поравнялся с ней Мажор и замедлил шаг.

— Привет! — буркнула Валька.

Она осмотрела парня с головы до ног.

«Мажор! — подумала Валентина и вздохнула, — чистенький, намытенький, кажется, что пальцем потри, аж заскрипит! Вот как ему удаётся так выглядеть?»

Валька поглядела на свои ноги, обутые в шлёпки «через палец», на которых лежал изрядный слой пыли, а потом перевела взгляд на руки — Барон оставил на запястье девушки внушительную грязную полосу, когда подпрыгивал, пытаясь поставить массивные лапы на плечи хозяйки.

«Я же тоже недавно из душа, но ощущение, что выгляжу как замарашка на фоне этого мажора», — вновь подумала Валя, и лицо её стало ещё более сосредоточенным.

Пока девушка размышляла, бросая косые взгляды на неожиданного компаньона, тот не продолжал беседу, а просто шёл рядом: вроде бы как с ней, а вроде и сам по себе.

— В магазин? — наконец уточнил Гоша.

— Да, — сухо ответила Валька.

Разговор явно не клеился.

— Не думал, что мы будем кому-то мешать. Я не подозревал, что музыку так слышно, — попытался оправдаться парень, понимая, в чём причина такого пренебрежительного отношения соседки.

Вале польстило, что Мажор решил оправдаться, и она немножко смягчилась.

— Если окна были бы закрыты, то, может, вы никому и не помешали бы, — выдала Валентина, смотря в белёсо-голубое, абсолютно безоблачное небо и жмурясь от ярких золотистых солнечных лучей.

— Да-а-а, — протянул он и также устремил взгляд в небо, тщетно пытаясь увидеть то же, что рассматривала там Валя.

Гоша перевёл взгляд на девушку и заметил грязную полосу на её руке, отчего Валька, уловив его взор, смутилась и принялась интенсивно оттирать грязь.

— А я даже имени твоего не знаю, — как бы между делом сказал Гоша, — но ты моё знаешь, как я понял.

— У нас в деревне принято знать своих соседей. Здесь же не то, что в столице, — с укором проговорила Валентина, наконец, справившись с грязью на запястье.

Мажор тяжело вздохнул: заканчивать разговор не хотелось, но ничего путного не выходило, как бы он ни старался.

— Почему Мажор Жора то? — с хитринкой во взгляде спросил сосед.

Как он и ожидал, этот вопрос внёс оживление в их беседу.

— А разве тебя не Георгий зовут? — с такой же хитринкой и во взгляде, и в голосе ответила вопросом на вопрос Валя.

— Георгий, — сразу сдался парень, — вернее, Георг. Хорошо ещё не Юрген, как хотела бабушка, или Геворг, как настаивал отец, — улыбнулся Гоша.

Валька расплылась в довольной улыбке.

— Твой отец — грузин, а бабушка — немка? — оставаясь на шутливой волне, без издёвки спросила Валя.

— Отец — наполовину грузин, а бабушка много лет прожила в Германии, — честно ответил собеседник.

— Значит, Жорой тебя никто не называет? — впервые посмотрела ему в глаза Валентина.

— Вообще-то, нет. Друзья, родственники и некоторые знакомые Гошей зовут, остальные — Георгом.

Валя улыбнулась, порадовавшись, что на самом деле придумала ему оригинальное прозвище и до неё никто до такого не додумался.

— С Жорой всё понятно. Почему я — мажор? — решил поддержать беседу Гоша, хотя прекрасно знал ответ.

Валька перестала улыбаться и посмотрела на него слегка колючим взглядом.

— Вот жила баба Люба в своём маленьком домике с резными наличниками, — начала девушка совсем издалека, — сажала картошку и огурцы, сидела на лавке с кошкой Машкой и всегда угощала соседских детей ароматными яблоками и конфетками «Ласточка», их она постоянно носила с собой в кармане цветастого фартука, который был неизменным атрибутом её повседневной одежды…

Гоша заслушался. Не было в его жизни таких «баб Люб», но он почему-то живо и ярко представлял то, о чём рассказывала соседка.

— А потом не стало её, — продолжала свою историю Валентина, — и приехал богатенький мальчик, снёс остатки бабы Любиной жизни и вывез на свалку, построил особняк на зависть всей деревне и стал привозить в гости друзей — столичную золотую молодёжь, которая пила абсент, текилу и бурбон, слушала всю ночь музыку, громко вопила и сигналила, прыгая в навороченные тачки. Более того, красивые мальчики с модными стрижками каждый раз пытались подцепить местных девочек, которые, по их мнению, должны быть на седьмом небе только от того, что с ними разговаривают эти «божества».

Валька закусила губу, понимая, что разошлась и уже пытается как можно больнее задеть парня, который лично ей ничего плохого не сделал.

— Если что, я к тебе не клеюсь. Нам просто по пути, — серьёзно сказал Гоша, явно находясь под впечатлением от услышанного.

— Если надумаешь клеиться, то я спущу на тебя Барона. Прививку от бешенства ему делали, так что лечение после укуса будет попроще, без множества уколов. Хотя медицина шагнула вперёд и их (уколы) теперь, возможно, не делают, — натянуто улыбнулась Валентина и зашагала вперёд.

Валя спешно удалялась, а Гоша продолжил идти в медленном темпе. Девушка ругала себя за подобное поведение, но раз уж пошёл такой разговор, то она решила высказать всё, что накопилось; всё, что обсуждалось на кухне с семьёй; всё, что ей говорили солидарные соседи относительно этого парня.

Валентина осознавала, что Мажор обиделся. Нет, у неё не было цели обидеть или задеть, просто хотелось справедливости и правды. Так много говорилось о богатеньком пареньке за глаза, но никто не осмеливался высказать в лицо. А Валя смогла.

Но всё равно было как-то гаденько и неприятно на душе. Не любила Валька обижать людей.

— А куда Машка делась? — неожиданно догнал её Гоша и застал врасплох своим вопросом.

— Какая Машка?!

— Ну, кошка бабы Любы, — жестикулируя, спросил Мажор.

— У дяди Пети потом года три жила. Он её любил. Называл «ЛюПкина». Она даже на это имя откликаться стала, — со светлой грустью говорила девушка, на время забыв, что перед ней столичный Мажор Жора. — Помню, что в один из летних вечеров Машка по всем соседям прошлась, будто прощалась. У нас в беседке долго сидела, мордочку умывала и от угощения отказалась. И ушла. Тихо так, в вечернюю тишину, в поле. Я ей долго вслед смотрела, будто чувствовала, что надо, а почему не понимала. И всё. Не вернулась она. Старенькая была.