Максимилиан Уваров - Плач по мечте

— Я не хочу такое будусчее, — вздохнул тот.

— Погоди! Вот счас точно хорошее расскажу. У нас у каждого есть телевизор, — Артем многозначительно поднял палец, — и даже не один.

— А шо таке тевелизор? — оживился Давид.

— Это такой ящик… вернее уже не ящик, а ну как доска плоская, и по ней крутят фильмы и новости показывают.

— Брешешь, — засмеялся Давид. — Шоб по доске фильми крутили!

— И это еще не все. У нас телефоны есть, — загадочным полушепотом сказал Артем.

— Ой, удивил, — махнул рукой Давид, — у нас тоже есть телефоны.

— Вот дурень! — засмеялся Артем. — Ты представь, что они с ладонь. Такие плоские прямоугольники с экраном. Кнопок нет. Есть сенсор. Это когда ты до экрана дотрагиваешься пальцем и можешь так позвонить кому угодно или фильм посмотреть.

— Вот брехло! — заливисто хохотал Давид. — Кто ж по телефону кино смотрит?

— А вот и смотрят. Берешь телефон, — Артем выпрямил ладонь с воображаемым гаджетом, — и говоришь: «Окэй, Гугл! Хочу посмотреть… «Волгу-Волгу», например!». И бац! Смотришь фильм.

— А кто такой Гогал? — Давид сострил смешную рожицу.

— Блин… да как же тебе объяснить, что такое поисковая система в интернете? — заерзал Артем. — Короче слушай…

До глубокой ночи Артем рассказывал Давиду про интернет, про электрические утюги и пылесосы, про машины, которые могут развивать скорость больше двухсот километров в час, и про полеты человека в космос.

— А еще прикинь. У нас летом девки без лифчиков ходят. На них такие футболочки на лямках, называются топиками… — Артем бросил взгляд на Давида.

Давид спал, положив руку под голову, а на его губах играла блаженная улыбка.

Несмотря на голод и послевоенную разруху, рынок жил своей обычной жизнью. Скудность товаров вовсе не исключала большого количества покупателей и обычных зевак. По рынку расхаживали надменные домохозяйки, приглядываясь к продуктам, а юные модницы с вожделением рассматривали на прилавках перешитые из старых военных кителей жакеты. Молодые мамочки крутили в руках вязаные пинетки, в широком ассортименте представленные у рукодельных старушек.

Давид уверенно прошел к нужному прилавку и купил пакетик серой муки грубого помола. У соседнего продавца был приобретен мешок отрубей, который Артем водрузил на самодельную тележку с огромными колесами от детской коляски. Потом Давид долго мерил парусиновые тапочки на себя и на сопротивляющегося Артема.

— Мама сказала, шоб тебе тоже купить. А то летом ноги сопреют в ботинках, — уверенно сказал Давид и кивнул продавцу, который тут же завернул штиблеты в газету.

На оставшиеся копейки Артем взял у бабки семечек, а Давид купил кулек карамели. Сунув одну конфету в рот, он насильно запихнул вторую Артему.

Артем шел по улице, подставляя лицо теплым лучам солнца, и толкал перед собой тележку. Он поймай себя на мысли, что счастлив. Ему было хорошо и спокойно. Город пах молодой травой, весенними цветами и нагретым камнем. Его не уродовали палатки с шаурмой, и он не блестел витринами дорогих бутиков. Он был живым и настоящим. Артему были приятны люди, которые его окружали. С их странным говором, с неожиданными маленькими праздниками, с наивными песнями и душевной открытостью. Их не испортила нищета и голод. Они не разучились любить жизнь и радоваться каждой минуте.

— Посиди тут на лавке. Я быстро, — прервал размышления Артема Давид, — мама просила у клиентки вещи взять на перешив.

С этими словами Давид перебежал дорогу и скрылся в недрах подъезда низенького двухэтажного здания. Артем сел на скамейку, закинул в рот пригоршню семечек и прикрыл глаза.

— Привет, красавчик, — услышал он знакомый голос. На скамейке сидела сильно накрашенная рыжеволосая женщина. Та самая, на плече который Артем проснулся однажды после пьяного угара, — чой-то не заходишь совсем? Забыл меня? Али кого лучше нашел?

Артем честно попытался вспомнить имя женщины, но не смог.

— Занят я был, — мрачно ответил он, бросив быстрый взгляд в сторону подъезда, куда убежал Давид. — Чего тебе?

— Да ничаво, — равнодушно пожала плечами женщина, — думала, мож, зайдешь. Посидим, выпьем. У меня и самогонка есть. Потом, мож, еще чаво получится. Уж больно ты мне приглянулся, — женщина томно вздохнула и положила свою руку с длинными красными ногтями на коленку Артема.

— Слушай, иди уже, а? — Артем снова посмотрел на подъезд, из которого уже шел в его сторону Давид. — Я зайду как-нибудь. Обещаю. Только иди!

— Готово! — весело сказал подошедший к ним Давид. — Теперь можно домой идти. А кто это с тобой? — он с любопытством посмотрел на рыжую даму.

— А я вот знакомая твоего друга, — улыбнулась женщина. — Ой, какой же ты хорошенький, — женщина провела когтистой лапой по щеке Давида. — И целуешься, небось, хорошо. Вон какие губки сладкие!

— Наверно, — улыбнулся ей Давид.

— Да уйдешь ты? — уже не скрывая раздражения, сказал ей Артем.

— Уже ухожу. А ты приходи, чль, — рыжая повернулась к Артему. — И шаломщика свово приводи, — она развернулась к ребятам спиной и медленно пошла по дорожке, мерно покачивая бедрами.

Настроение было испорчено. Артем толкал по дорожке тележку и мрачно смотрел под ноги.

— Артем, ты за меня стесняешься? — спросил вдруг Давид.

Артем остановился и повернулся к другу.

— Нет, Давид. Я не тебя стесняюсь. А ее.

— Почему? — задал свой любимый вопрос Давид.

— Понимаешь… она из моей прошлой жизни. И она грязная. А ты чистый, и я не хочу, чтобы грязь прилипла к тебе и испортила, — и это было правдой. Артем не хотел, чтобы Давид увидел его в компании этой рыжей шалавы. Он не пил водки, потому, что не хотел, чтобы Давид видел его пьяным. Он не ругался матом, чтобы слух Давида не касалась грубая речь. — И вообще, — закончил он мысль, — давай-ка прибавим шагу. Мама, наверно, уже курицу варит и ждет муку.

Позади барака, стояла старая печка, обложенная позеленевшим от старости кирпичом. На ней женщины кипятили белье или грели воду для мытья. Сейчас на печи стояла большая алюминиевая кастрюля, прикрытая деревянной крышкой.

Бульон был жидким и не очень наваристым, но запах, который он распространял по округе, был просто сказочным. Это был запах настоящего куриного бульона. Помимо самой «виновницы торжества», большой курицы, в нем варилась одна морковка, луковица и несколько зубчиков чеснока. Получив муку, Роза высыпала ее в большую миску, вбила туда же пару яиц, кинула щепотку соли и влила тонкой струйкой воду.

Ровно в три часа все жители барака расселись за большим столом, на краю которого стояла кастрюля с супом. Все по очереди передавали свои миски, и Роза большим половником наливала в них бульон с клецками.