Виктор Тюрин - Ангел с железными крыльями

– Скажу вам прямо, – начала говорить она, продолжая смотреть в окно, – у вашей сестры сильнейший психологический надлом. Насколько мне известно, у нее два с половиной месяца назад был убит жених, теперь она сама подверглась насилию и издевательствам. Под таким грузом и более сильный человек может сломаться, а тут хрупкая девушка. Как вы могли отпустить ее на фронт? Не понимаю!

– Я не уменьшаю своей вины, но скажите: как можно удержать человека, который просто игнорирует ваши слова и доводы. Силой? Закрыть на ключ?

– Извините меня. Это ваши семейные дела, и я не должна была это говорить! Я не психиатр, а врач-терапевт, но при этом считаю, что по приезде в Петербург ей нужно будет лечь в больницу. В психиатрическую клинику.

– Когда она сможет встать на ноги?

– Через три-четыре дня, а вот насчет психики тут все намного сложнее. Для начала дам совет: не торопитесь с отъездом. В Минске, в госпитале, есть врач такого профиля. Очень хороший специалист, но ему надо будет заплатить.

– У меня есть деньги.

– Тогда езжайте в Минск и договаривайтесь с ним. Христофоров Сергей Осипович. Если, даст бог, все будет хорошо, через неделю вы сможете увезти ее домой.

– Вы не знаете, как все случилось?! Наташа не говорила?

– Нет. Подобные вопросы вызывали у нее плач и истерики, но и без нее я знаю, что произошло, – она с минуту молчала, потом продолжила: – Второй изнасилованной девушкой была моя младшая сестра. Мы с ней на фронте с февраля пятнадцатого года, поэтому она много чего видела и перенесла. У нее есть жених, поручик Мелентьев Иван Васильевич. Если хотите, можете с ним поговорить, он командует третьей ротой.

– Где сейчас ваша сестра?!

– С оказией отправили домой. Теперь извините, мне надо идти работать, а вы идите, посидите с ней.

Я сидел у кровати сестры, пока та не уснула, затем вышел в коридор и встал у окна. Серое небо, мокрые унылые деревья. На душе у меня была такая же серая, жидкая, холодная грязь.

«Где мне их искать? Немцев там тысячи… Погоди! Ведь врач назвала мне фамилию жениха своей сестры. Мелентьев. Иван Васильевич. Точно! Может, он что-то конкретное знает?!»

Выйдя из госпиталя, я сразу обратился к молоденькому прапорщику, в новой, еще не обмятой, топорщащейся шинели, который куда-то спешил с деловитым видом.

– Извините! Как мне попасть в третью роту?

Он резко остановился, окинул меня слегка удивленным взглядом, потом спросил: – А вы кто будете?

– Богуславский Сергей Александрович. Поручик в отставке.

– Хм! Где-то я вашу фамилию уже слышал. Только вот не помню…

– Наталья Богуславская – моя сестра.

– Ах! Извините! – на его щеках появился легкий румянец. – Это настоящая трагедия! Мы все переживаем за нее! Идемте со мной! Я как раз иду в ту сторону и провожу вас.

По дороге он мне рассказал, что впереди, в ста пятидесяти метрах, проходят германские окопы. Но вот странное дело: немцы первое время стреляли целыми днями, а теперь только постреливают. Видно, снаряды берегут, предположил прапорщик. В подтверждение его слов, словно щелкнули кнутом, с той стороны хлестнул одиночный выстрел, за ним вслед послышалась частая стрельба. Вслед винтовкам застучал пулемет, а за ним другой, и уже последними ударили пушки. Только мы соскочили в окоп, как в мокрую землю рядом со мной с чмоканьем впились несколько пуль, после чего стрельба начала затихать и, не успели мы пройти и тридцати метров, как совсем прекратилась.

– Кто идет? – неожиданно впереди раздался голос.

– Свои, братец, свои, – поспешно ответил прапорщик.

Из-за угла поворачивающей в сторону траншеи появились два бородатых солдата в мятых шинелях с винтовками в руках.

– Ваше благородие, а кто с вами?

– Ему надо переговорить с поручиком Мелентьевым.

– Так он в штабной землянке, с господами офицерами, ваше благородие. Прикажете сопроводить?

– Благодарю, братец.

Прапорщик повернулся ко мне:

– Вас проводят, господин Богуславский.

– Спасибо вам большое…

– Максим Сергеевич Лещев.

– Спасибо вам, Максим Сергеевич. Удачи вам.

Дальше я шел, в сопровождении солдата, по окопу, полному людей с серыми, уставшими лицами, в такого же цвета шинелях, пока мы не свернули в ход сообщения, ведущий к офицерской землянке.

Поручика я нашел в компании двух офицеров. Они курили и о чем-то тихо беседовали. Стоило мне войти, как разговор прервался и все трое с явным удивлением уставились на человека в гражданской одежде.

– Здравствуйте, господа. Мне нужен поручик Мелентьев.

– Я Мелентьев. Чем обязан? – подал голос офицер с седой прядью на виске.

– Я брат Натальи Богуславской.

– Извините нас, господа, – обратился к офицерам поручик. – Нам надо поговорить.

Он встал, накинул на плечи шинель.

– Идемте. Поговорим на свежем воздухе.

Мы вышли в траншею. Несколько секунд мы вглядывались друг в друга, потом я спросил:

– Расскажите, как все произошло, Иван Васильевич?

Поручик говорил короткими, рублеными предложениями, тщательно скрывая эмоции. Из его слов стало ясно, что на отступавший санитарный обоз наскочил отряд конной немецкой разведки. Сразу не разобравшись, в сумерках, уланы сгоряча застрелили двух ездовых, после чего оставили несколько солдат с унтер-офицером в качестве охранников и поскакали дальше. Германцы завернули телеги и погнали их в тыл, после чего разделили. Раненых куда-то увезли, а четырех ездовых, мальчишку-фельдшера и медсестер заперли в сарай, где они просидели до вечера, пока не пришел полупьяный офицер. Оглядев всех, развернулся и ушел. Спустя полчаса пришли солдаты и отвели девушек в дом местного старосты. Там, как оказалось, праздновал свой день рождения какой-то полковник, а русских санитарок «пригласили» украсить мужской стол женским присутствием.

– Потом они перепились, и тогда случилось то, что случилось. Под утро их снова заперли в том сарае, а через двое суток наши выбили германца и освободили пленных. Вот такая трагическая история приключилась. Вы-то зачем приехали?

После короткого рассказа я спросил поручика:

– Ваша Таня ничего не говорила о приметах… насильников?

– Вам это зачем?! – недовольно спросил он.

– Вдруг дорожки пересекутся? Всякое бывает.

– Послушайте, Сергей Александрович, вы чисто штатский человек, поэтому ваши дорожки никогда не пересекутся. Вы по какому ведомству служите?

– Не служу. Поручик в отставке. Воевал. Получил двойное ранение. Частичная потеря памяти.

– Пусть так! Но это все равно ничего не меняет. У вас все?

«Он явно что-то знает, но не хочет говорить».

– Нет. Мне надо знать все то, что знаете вы.

– Я уже все сказал, что вам положено знать, – это было сказано твердым и жестким голосом, отметающим всякие возражения.