Виктор Тюрин - Ангел с железными крыльями

– Вот мы и определились с актерами на главные роли в нашем спектакле. Остальные у нас будут зрителями. Теперь дело за вами, поручик.

Мелентьев, до этого отрешенно наблюдавший за этой сценой, коротко кивнул мне головой и обратился к немцам:

– У кого-то есть вопросы или пожелания?

– Что вы собираетесь с нами делать?! – резко и зло спросил у него майор, чья фамилия была так же в этом списке.

– То же самое, что мы проделали с дюжиной ваших солдат, пока не добрались до вас! – ответил я ему.

Холеное лицо майора вытянулось и побледнело:

– Вы не смеете так с нами поступать! Мы офицеры германской армии!

– Для меня вы бесчестные и подлые люди, разбойники и насильники! – резко и зло ответил ему Мелентьев. – Я здесь для того, чтобы восстановить справедливость! Так, как мы, русские люди, ее понимаем! Око за око, зуб за зуб!

После перевода Пашутина неожиданно заговорил до этого молчавший полковник:

– Ваши действия не соответствуют международной конвенции о пленных. Вы можете обращаться с нами не иначе, как только с пленными. Если вы выйдете за рамки этого соглашения, то вы уже не офицер русской армии, а преступник. Подумайте над этим, поручик!

Его голос был сухой, ровный и почти бесстрастный.

– Тогда нам интересно знать ваше мнение, герр оберст, в отношении чести ваших офицеров, которые насиловали девушек?

Пашутин сначала произнес свой вопрос на русском языке, потом перевел его на немецкий язык.

– Это не вам и не мне решать, а имперскому суду! – последовал сухой ответ.

– Я здесь суд, полковник! Михаил Антонович!

Пашутин достал из кармана люгер, аккуратно положил его на пол и толчком ноги отправил к немцам. Оружие скользнуло по лакированному дубовому паркету и остановилось, стукнувшись о сапог капитана. Мелентьев обвел тяжелым взглядом немецких офицеров и сказал:

– Это ваш шанс с честью уйти из жизни!

– Это ваш шанс с честью уйти из жизни, – продублировал его слова по-немецки прапорщик.

Немцы громко, чуть ли не все разом, зашумели. В их лицах, глазах, голосах был неприкрытый страх. Никто из них не хотел умирать. Неожиданно сделал шаг вперед капитан, хорошо говоривший по-русски. В его глазах была непримиримость, ненависть и еще презрение.

– Перед тем, как вы совершите непоправимую ошибку, хочу вам сказать, что если наши офицеры и совершили оплошность, но не такую, за которую платят смертью, – он сделал паузу. – Мы готовы заплатить за понесенный вами ущерб. Озвучьте сумму компенсации.

Мне захотелось его убить. Взять и пустить ему пулю между глаз.

– Вы… Вы мерзавец! Подлец! – поручик еле сдерживался, чтобы не нажать на курок.

Я уже знал, что последует за этим, и быстро вмешался:

– Ты, крыса в погонах! Михаил Антонович, быстро переводи! Хочешь умереть, так я тебе, немецкая сволочь, сейчас это устрою! Тебе куда вбить пулю? В правый или в левый глаз?! Не хотите выбирать, пусть будет правый!

Немцы в гробовом молчании слушали мои оскорбления, при этом искоса поглядывая на побледневшего от гнева капитана.

– Вы оскорбили меня и ответите за это! Но прежде я хочу знать, кто вы?!

– Дворянин и поручик в отставке! Этого достаточно?!

– Я вызываю вас на дуэль, поручик!

– Извольте! Здесь и сейчас! Оружие лежит у вас под ногами!

Спустя несколько минут мы уже стояли на позиции. Прозвучал отсчет, и я нажал на спуск, как видно, чуть быстрее, чем мой противник. Капитан упал на спину, и все увидели на его лице черный провал вместо правого глаза. На лицах некоторых из них проступил откровенный ужас.

– Кто первый? – подтолкнул офицеров к действию Пашутин сначала по-русски, а затем перевел на немецкий язык.

Его вопрос вызвал новый взрыв криков:

– Нет! Мы здесь ни при чем! Нас не за что убивать! – они кричали это по-немецки, но смысл их слов легко читался и без перевода на искаженных страхом лицах.

«Похоже, до них дошло, что с ними не шутят».

В следующее мгновение офицеры уланского полка получили новое подтверждение тому, во что им так не хотелось верить. Мелентьев, до этого стоящий впереди нас, сделал два шага назад и стал вровень с нами:

– Не желаете?! Значит, вы свой выбор сделали! За действия, недостойные чести офицера, приговариваю вас к расстрелу! Переведите, прапорщик!

После перевода на несколько мгновений наступила мертвая тишина, которую прервал оберст:

– Вы сказали, что мои офицеры преступники, опорочившие честь немецкого мундира! А вы сами?! Кем вы будете, спустив курки?! Палачами!! Как вы будете дальше жить с таким клеймом?! Или офицерская честь русских из другого материала сделана?!

– Мне недолго носить это клеймо. Мое бесчестье, так же как и ваше, будет смыто кровью. Надеюсь, я достаточно ясно выразился, господа?

Он сказал это негромко, так же тихо перевел его слова Пашутин. Для меня эти слова стали неожиданностью, впрочем, как и для немцев.

– Полковник Дитрих фон Клазевиц и вы, лейтенант Дитер Фанциг, отойдите в сторону. Вон туда.

Лейтенант быстро сделал в указанном направлении несколько шагов и только тогда понял, что полковник остался на месте. Растерявшись, он остановился.

– Полковник, не играйте в героя, – сказал я ему. – Если не пойдете сами, то я вас просто оглушу и оттащу в сторону.

Когда он выслушал перевод, то посмотрел на меня с презрением, а затем что-то быстро сказал Пашутину.

– Он хочет, чтобы ему дали возможность застрелиться, – перевел его слова прапорщик и посмотрел на меня.

Мы оба не поверили словам полковника хотя бы потому, что тот явно был из породы хищников, которые если и умирают, то, только сжав клыки на горле своего врага, но возражать никто из нас не стал – мы просто промолчали. Командир уланского полка медленно прошелся по нашим лицам взглядом, затем наклонился, взял из руки мертвеца пистолет и выпрямился. Его движения было нарочито медленные, а главное, в них не было нервозности человека, приговорившего себя к смерти. Он сделал вид, что подносит руку с оружием к виску, но уже в следующее мгновение быстро выбросил ее в сторону поручика, только нажать на курок не успел. Пораженный двумя пулями в грудь, полковник, захрипев, повалился на пол, а уже в следующее мгновение Мелентьев рывком поднял руку с наганом и направил ствол на молодого немца, лейтенанта. Тот попытался отшатнуться, невнятно бормоча непослушными губами одно и то же слово: «Найн, найн…» – но его оборвал грохнувший выстрел. Следом за ним я нажал на спуск, а спустя минуту все было кончено. Поручик, расстреляв патроны, резким порывистым движением засунул наган в кобуру, после чего вдруг размашисто перекрестился и, склонив голову, неподвижно замер. Я бросил взгляд на прапорщика, но тот в ответ только пожал плечами. Перевел взгляд на молодого лейтенанта – улана, который сейчас смотрел помертвевшим взором на тела своих товарищей в лужах крови.