Виктор Тюрин - Ангел с железными крыльями

Я взял ее. Это было дешевое издание Библии.

– Зачем мне она?

– Не знаю. Ради любопытства полистал ее, но никаких странностей не нашел. Хм! За исключением того, что на внутренние стороны обложки наклеены дешевые лубочные картинки на библейские сюжеты. Маша попросила передать ее вам сразу после своего отъезда за границу. Хотел отдать вам еще при той встрече, но забыл.

– Почему тогда она сама мне не отдала?

– Не знаю, а я и не спрашивал. Да вспомните те суматошные дни, до того ли было! Покушение на Машеньку, полиция, потом ее срочный отъезд… А тут на днях Маша письмо прислала и спросила, передал ли я вам сей предмет. Знаете, я полдня думал, что это может быть такое, а потом вдруг вспомнил. Точно! Библия!

– Когда пришло письмо?

– Три дня назад. Аккурат в среду. Хотел я его вам показать, но оно куда-то пропало.

– Пропало?

– Гм. Может, не пропало, а я сам его куда-то засунул, но мне кажется, что вроде оставлял… в кабинете на столе.

– Что-то еще странное было?

– Было, но уже давно. Стоит ли обращать внимание…

– Стоит!

– Ну, если вы так ставите вопрос… – профессор задумался. – Вспомнил! После нашей последней встречи приходила женщина, вся в слезах, представилась хорошей знакомой Машеньки и хотела узнать, где ее можно найти. Дескать, та пообещала ей помочь в одном щекотливом деле. Уже после ее ухода я понял, что она никакая не знакомая. Потом слежку за собой заметил. Впрочем, не я сам, а мои студенты. Они меня еще потом, в качестве охраны, с неделю провожали домой.

– Что вы мне раньше не сказали об этом, а только сейчас?

– Да я звонил вам пару раз, но не застал, а потом все как-то само утряслось. Гм. Сами знаете, как бывает. Лекции, педагогические советы да ученые заседания.

Уже дважды за время нашей беседы я перелистал Библию и ничего странного в ней не нашел, но при этом мысль созрела и, подтвержденная профессорскими словами, окрепла окончательно: «Продолжение той истории. Однозначно. И самое интересное в этом то, что Крупинина что-то знала обо всем этом, но не сказала ни слова. Даже решила передать ее через профессора. Что тут может быть? Клад? Счета в зарубежных банках? Местонахождение золотой жилы?»

Мои мысли перебил хозяин квартиры:

– Сергей Александрович, голубчик. Письмо я потом найду, а теперь идемте в гостиную. Неудобно, Николай Тимофеевич ждет.

– Идемте.

Вернулись за стол. Профессора выпили по рюмочке, правда, каждый пил свой напиток. Иконников – коньяк, а Пороховщиков – водочку, настоянную на смородинном листе. Неспешно шел разговор о том, что делается в стране, о войне, потом как-то сам собой разговор перешел на работу, и тут Пороховщиков напомнил хозяину квартиры о книге, которую когда-то ему дал для чтения. Хозяин тут же вскочил из-за стола, а еще спустя минуту принес и подал ему книгу, при этом на его лице было нечто вроде стыдливого раскаяния.

– Признаюсь честно! Пробовал читать, Николай! Но не мое это! Понимаешь, не мое! Художественный образ – это мое! Роль героя произведения – это мое! Я только предисловие и смог осилить! Уж извини!

Я бросил взгляд на обложку: Н. Жуков «Алюминий и его металлургия». 1893 год. Москва.

Затем перевел удивленный взгляд на профессора словесности. Уж точно не его книжка.

– Да знаю я, Антон. Знаю! Просто подумал… А, ладно! Забудем! – теперь начал оправдаться профессор химии.

Может, на этом разговор и закончился, если бы не выпитый коньяк, который подтолкнул Иконникова к продолжению.

– Вот видите эту книгу, Сергей Александрович! Так вот, исходя из нее, наш дорогой профессор химии уверяет, что в будущем дома будут собираться на легких металлических каркасах.

– Да, так оно и будет! – с ходу ввязался в спор Пороховщиков. – Такой дом можно будет легко разобрать и перенести на другое место. Вот возьмите алюминий…

– Алюминий – мягкий металл, – чисто автоматически возразил я, все еще мысленно прокатывая в голове варианты с Библией, – а для ваших конструкций только дюраль подойдет.

Химик резко повернул голову и удивленно уставился на меня. Не менее удивленный взгляд я поймал и от Иконникова.

– Что еще за дюраль?

«Странный вопрос. Вроде ошибки не должно быть. Сдавал по химии экзамен, и там был тот же вопрос. Немец придумал этот сплав в 1909 году. Хм. Может, он под другим названием у них проходит?»

– Дюралюминий – сплав алюминия, магния, марганца и меди. М-м-м… – Глядя на удивленное лицо химика, я понял, что дал промашку, вот только где и как, не мог понять.

Состав дюраля действительно уже открыт немецким химиком в 1909 году, но о нем не знали в России, потому что немцы засекретили его состав и технологию термообработки, так как посчитали дюраль стратегическим конструкционным материалом. Об этом я не знал.

– Молодой человек, вы читали эту книгу? – и Пороховщиков ткнул пальцем в лежащий перед ним том.

– Нет. Не читал. А что?

– А то, что нового у нас в этой области так и не появилось. Нет тут такого сплава. Нет.

«Не понимаю. Немец придумал. 1909 год. Название пошло от его родного города. Дюран. Дюрен. Где-то так. Нет! Ничего я спутать не мог!»

– Алюминий. Медь – 4,5 %, магний – 1,5 процента и марганец – 0,5 процента. Сплав должен еще пройти несколько этапов термообработки, своего рода закалки.

– Откуда вы все это знаете, а я, профессор химии, не знаю?! – сейчас в голосе профессора химии звучали прокурорские нотки.

– Я тоже не знаю, почему вы не знаете.

– Молодой человек, вы говорите о химических процессах, которые мне не знакомы. То есть вы о них знаете! Так откуда вы взяли состав этого сплава?

«Откуда? Из учебника химии. Но так не скажешь. Надо врать. Вот только что? А что думать? Как обычно».

– Тяжелое ранение головы, затем потеря памяти, а спустя какое-то время частичное восстановление… – я многозначительно помолчал, потом продолжил: – Что-то такое иногда проскакивает в голове…

Я понимал, что несу полную чепуху, но ничего другого просто в голову не приходило.

– И что дальше? – требовательно спросил меня Пороховщиков.

– Это все.

– Нет! Все-таки я хочу знать: откуда вы все это взяли?! Вы что, химик? Гений-одиночка?!

– Без эмоций никак нельзя?!

– Антон Павлович, что это за человек?! Вы его хорошо знаете?!

– Да успокойся, Николай! У него действительно было тяжелое ранение головы. От этого вполне могут быть странности. Я где-то читал, что мозг человека – до сих пор загадка. Ученые до сих пор…

– Николай Тимофеевич, – перебив Иконникова, обратился я – профессору химии, – чем попусту возмущаться, вы лучше проверьте мое предположение. А там поговорим.

Пороховщиков бросил на меня сердитый взгляд и уже был готов разразиться очередной отповедью, но в следующую секунду, видно, передумал, потом спросил: