Виталий Храмов - Сегодня – позавчера

– Посмотрим. Ты не переживай. Мы его к себе заберём.

Заперли меня в узком чулане без окна. У стены стоял топчан с комковатым матрацем. Из мебели – всё. Свет давала тусклая лампочка под высоким потолком. Обитая жестяным листом дверь с окошком отгородила меня от мира.

Ждать. А что ещё остаётся? Теперь я бессилен что-либо изменить. Посмотрим, куда меня вынесет течение реки обстоятельств. А лучше всего ждать во сне. Я и завалился на топчан, свернув тонкий матрац в рулон – он стал подушкой. Уснул сразу. Сквозь сон слышал, как окошко на двери несколько раз открывалось, но дверь – нет. Меня не будили, сам вставать не хотел.

Сколько проспал – не знаю. Часов у меня не было, окна – тоже. Течение времени не ощущалось. Проснулся я от голода и желания опорожнить организм. Постучал в дверь, в открывшееся окошечко озвучил свои желания. Окошко захлопнулось. И всё – тишина. Я постоял, подождал. Ничего. Пожав плачами, сел обратно на топчан. Скучно.

Минут через десять загремели засовы, дверь открылась.

– Кузьмин, с вещами на выход.

Я усмехнулся – ну, какие у меня вещи? Даже ремень отобрали. Встал, вышел. Ослеп от яркого света. Меня толкнули в спину.

– Ещё раз тронешь меня – руку сломаю, – предупредил я конвоиров. В ответ раздалось сопение шести ноздрей.

– Встать лицом к стене. Руки за спину.

– Ребят, погоди, глаза к свету привыкнут. Я стены не вижу. А, вот она.

Я встал к стене, руки за спину, ноги расставил. Я видел подобную процедуру довольно часто, но в телесериалах про благородных бандитов и продажных ментов, которыми нас пичкали всю мою молодость.

– Вперёд.

– Далеко меня?

– Не положено знать.

– А в туалет-то можно?

– Пошли. Топай, топай. Тут по пути.

После посещения комнаты для раздумий меня вывели из казарм, погрузили в машину. Ну, типичный «воронок»! Долго везли, выгрузили во дворе какого-то здания, передали другим конвоирам, опять заперли.

Опять «чемодан» – узкие стены, высокий потолок. Тоже нет окон, но есть дыра в полу, судя по запаху – удобства. Вместо топчана – типичная шконка, узкая, коротковатая, матраца и в помине нет. У-у! Гэбня кровавая! Питсот-мильонов-невинноубиенных!

– Эй! Церберы! Я жрать хочу! В этом курорте кормят?

– Заткнись! – в ответ из-за двери. Доходчиво. Диета по-чекистски.

Спать больше не хотелось. Думать тоже. Голова хоть и прошла, но в ней звенело, как гайка в пустой канистре. Да и о чём думать? Сбегать я не собираюсь, напрасно рефлексировать – удовольствие сомнительное и непродуктивное. А вот собственным телом надо заняться плотненько. Непослушное, неповоротливое, скованное – чуть связки не потянул при ударе ногой.

Разбитый гипс перестал мешать – пальцы двигались, но были словно чужие. Его снять бы, чтобы не болтался, но бинты разрезать нечем. Решил для себя, что обязательно надо сделать ножичек для скрытного ношения. Я видел такой в магазине «Охота-рыбалка» – обоюдоострый «тычковый» нож длиной сантиметров пять, вместо рукояти – кольцо. Нож-коготь. Для боя не годен, но верёвки перерезать пойдёт, и спрятать просто.

Снял гимнастёрку, аккуратно свернул, положил в изголовье шконки. Сел на шконку, скрестив ноги по-турецки, провёл комплекс дыхательных упражнений. Потом приседания, наклоны. Отжиматься мог только от стен – левая рука в гипсе очень болезненно воспринимала нагрузку. Вот так, разогревшись, стал «тянуться». Нужна большая гибкость в связках и сухожилиях, а её нет. Конечно, на шпагат не сяду, но хотя бы «пополам» надо складываться. То есть стоя доставать пол локтями. После растяжки – нагрузки. Те же приседания, наклоны, перекруты, отжим, жим пресса. После нагрузок – «тянуться». Больно-то как! Но ведь никто и не обещал, что будет легко.

Так и время пролетало незаметно. И не холодно. Когда совсем устал – надел гимнастёрку, лег на шконку, сапоги под голову. Так, в позе эмбриона, и поспал. Проснулся, когда дверь открылась. Сержант ГБ занёс табурет, крытый газетой, с котелком и кружкой на нём. Поставил, сам встал в дверях – ждёт.

– Это ужин или завтрак?

– Не положено.

– Что не положено? И кем не положено?

Но сержант был как каменный истукан. Пожав плечами, быстро порубал макароны с котлетой, запил компотом. Хлебом протёр дочиста посуду, крошки смахнул в руку – и в рот. Табурет и посуду сержант унёс, но газету оставил. Потом вернулся и принёс шерстяное старое одеяло, прожжённое по многих местах. Хоть так-то.

– Сержант, а курево? Курить охота, аж уши пухнут.

Он обернулся, долго-долго смотрел на меня, как-то особенно, словно не глазами, а рентген-аппаратом.

– Не положено? – догадался я. – Ты знаешь, однажды, до той войны ещё, врачи вскрыли череп погибшего городового. А там только две извилины. Они в растерянности, а старый профессор догадался: одна извилина – «положено», вторая – «не положено».

Сержант хмыкнул:

– Анекдот?

– Ого, у тебя больше двух?

– Язык у тебя длинный, старшина. Тебя за это не били?

– Часто пытаются. Но это довольно непросто.

– Боксёр?

– Нет. Русский рукопашный бой. Слышал?

– А-а. Это в царской армии в школах прапорщиков был.

– Что, серьёзно? Не знал. Так как насчёт курева?

– Я думал физкультурники не курят.

– Я же не физкультурник.

– А что это ты делал? Зарядку?

– Это я развлекался. Скучно на вашем курорте.

Сержант опять хмыкнул, но достал кисет, отсыпал табака. Дал коробку спичек. Издевается?

– Издеваешься? Как я крутить козью ногу буду? С одной рукой-то?

– Четверых одной рукой в больницу отправил? Как хочешь. Высыпай обратно.

– Ну уж нет. Буду мучиться.

Дверь за сержантом закрылась, но смотровое окошко осталось открытым. Я, матерясь и изрядно разозлившись, наконец, скрутил что-то похожее на «козью ногу», изведя четверть газетного листа. Прикурил, затянулся, но махра оказалась слишком крепкой, аж скрутило в кашле (за дверью довольное хмыканье). Дальше курил осторожнее. Даже удовольствие почувствовал. Хорошо, так вот после обеда покурить не спеша. А спешить мне некуда.

После перекура – вздремнул, завернувшись в одеяло. Потом – тренировка, перекус, перекур с дремотой, тренировка. И так три дня.

Только на четвёртый день меня повели на допрос. Я, насколько смог, привёл себя в порядок. И вот я в кабинете. Окно. Открытое. А за ним – мир. Оказывается, и за четыре дня можно одичать. Я поначалу ничего, кроме этого окна, и не увидел.

– Присаживайтесь, старшина.

Стол, большой, деревянный, крытый зелёным сукном. Массивная лампа на нём, пепельница, чернильница чудная. Как мраморная, только черно-зелёная. Стул. Массивный, с обивкой. Если бить будут – обивку испачкают. Сел. За столом тип с какими-то галочками в петлицах опрятной, но явно не новой формы ГБ. Он долго бодался со мной взглядом. Э-э, дядя, это бесполезно – не боюсь я тебя. Потом этот товарищ раскрыл довольно пухлую папку, стал перекладывать листочки, бегло разглядывая их. Мне это очень напомнило момент из «Матрицы». Сейчас он скажет, как агент Смит: «Как видите, мы за вами давненько наблюдаем», а я в ответ: «Меня не купить гестаповской липой. Я требую законный звонок адвокату». А потом у меня склеятся губы. Как давно и далеко это было! Я горько ухмыльнулся: