Юрий Корчевский - Пограничник против Абвера

– Подожди минуту, – остановил его подполковник, – я в роще засаду устрою. Кто-то же придет за посланием…

Белый ушел, но вскоре вернулся и взял со стола медальон.

– Не открывайте! – вскрикнул Федор.

– В такой маленький предмет мину не спрячешь! – пошутил подполковник.

– А фотопленку непроявленную? – упорствовал Федор. – Лучше отправить пенал в фотолабораторию, пусть его при красном свете вскроют. Нет пленки – хорошо, а если есть – пусть проявят.

– Не подумал я как-то, – признался подполковник. – А ты молодец!

Фотографы, как и фотолаборатория, в отделе были.

Подполковник вернулся быстро.

– Нет там пленки, лист бумаги. Давай взглянем.

Они осторожно развернули туго скрученный лист папиросной бумаги – на нем были ряды цифр. Шифрограмма! Еще бы, Задорнов не дурак открытым текстом послание переправлять.

Папиросную бумагу агентура использовала часто. Она была тонкой, писать на ней удобно, а если скрутить туго, места занимает мало. Можно в маленьком объеме поместить – в том же мундштуке папиросы.

Подполковник отнес листок Иволгину, в шифровальный отдел.

– Пойдем поговорим с задержанной, – предложил он Федору, вернувшись. – Как там ее?..

– Шупикова Елизавета Климовна.

– Ну да, она такая же Шупикова, как я Ромео… Или этот, что любовницу придушил…

– Отелло?

– Вот-вот…

Допрашивали задержанную прямо в камере. Елизавета сначала отказалась говорить:

– Никого и ничего не знаю…

Но подполковник достал из кармана медальон:

– Знакома вам эта вещица? В необычном месте обнаружили – в дупле березы. А до вашего посещения в дупле пусто было. Совпадение случайное?

– Не знаю.

Но глаза забегали, почувствовала, что обложили.

– Вы с лейтенантом Задорновым знакомы?

– Нет.

– Лжете! Ладно, большого значения это уже не имеет. Как только задержим курьера, который за посылочкой вашей заявится, всех троих расстреляем. Так что времени вам осталось жить – до утра…

Вот тут лже-Шупикова сломалась. Все же психика женская не такая устойчивая, как мужская. Да еще подполковник – тот актер. Говорил спокойно, без надрыва, без угроз. Не знал бы Федор, что в руках контрразведки нет ничего, кроме медальона, – сам бы ему поверил, настолько убедителен был Белый. И про дупло, и про курьера обмолвился, и про Задорнова… Прямо Станиславский!

У задержанной сразу слезы по щекам ручьями, рыдания:

– Я не хотела, меня заставили…

– Пришли бы к нам, заявили, выдали бы все связи – вас бы даже не посадили, – прямо-таки по-отечески пожурил полковник. – Ну ладно, попытаемся смягчить вашу участь… Но предупреждаю, все зависит только от вас! Кто приносил вам информацию?

– А то вы не знаете! Сами фамилию называли! Он это, ваш офицер!

– Давайте без истерик! Протокол допроса позже писать будем, сейчас времени нет. Фамилия?

– Задорнов.

– Как давно началась связь?

– Как ваши, я имею в виду советские, с войсками пришли. Месяц где-то.

– Что вы делали с полученной информацией?

– Относила в рощу, в дупло. Это основной вариант связи.

– Кто и когда забирал почту?

– Не знаю, я его не видела никогда. Дважды были ответные послания – в таком же медальоне.

– А запасной вариант связи?

– В Великих Луках, на железнодорожной станции, – телеграфист. Его я тоже не видела никогда. Надо было подать телеграмму с любым текстом, но обязательно с пометкой внизу: «Привет от тети Клавы».

– И что дальше?

– Дальше – не уходить, ждать. Телеграфист сам ко мне подойти должен.

– Его фамилия?

– Не знаю. Сказали, если женщина будет, телеграмму не писать, а уйти и повторить на следующий день.

Подполковник выразительно посмотрел на Федора: намечалась целая агентурная сеть. И заняться ею нужно было в ближайшее время.

– Часто ли наносил визиты Задорнов?

– Раз в неделю, в десять дней. Говорил, что если я увижу его на улице, чтобы не подходила и не здоровалась.

– Понятно. Кто еще проживает в доме вместе с вами?

– Никого, я одна.

– Пока отдыхайте.

Они прошли в кабинет подполковника.

– Задорнова сейчас брать будем? – спросил Федор.

– Подождем немного, вечером или ночью к «почтовому ящику» кто-нибудь явится. Возьмем «почтальона» – еще один козырь будет. А завтра и Задорновым займемся. Полагаю, он пока не подозревает о том, что раскрыт, иначе бы в отдел не вернулся, сбежал.

Будь на то воля Федора, он бы арестовал Задорнова уже сейчас. Когда ренегат будет в камере, оно как-то спокойнее… Или Федор знал не все, а Белый имел какие-то свои планы?

– Разрешите в рощу?

– Курьера хочешь помочь задержать? Там Ванюшин, он раньше в дивизионной разведке служил. Он сам в одиночку любого скрутит. А с ним еще два бойца – тоже хваты, Ванюшин сам их натаскивал. Ты только мешать будешь.

– Как скажете.

– Отдыхай. Как только курьера возьмут, могу пригласить в допросе поучаствовать.

– Интересно! Одну уже взяли, о двоих – Задорнове и телеграфисте – знаем. Кто еще?

– Цепочка может оказаться длинной. Завтра и телеграфиста возьмем, и Задорнова. Причем, лейтенант, не тебе брать придется, за телеграфистом Ванюшин поедет.

– Слушаюсь.

Подполковнику виднее, у него свои расклады.

Федор поужинал и улегся спать, однако ночью его разбудил посыльный:

– Товарищ старший лейтенант, проснитесь!

– А? Что?

– Вас подполковник вызывает.

– Иду.

Федор лежал на постели одетым. Усевшись на топчане, он потер лицо ладонями, прогоняя остатки сна, надел сапоги.

Перед дверью Белого – два автоматчика. Из-за двери слышен разговор.

Федор постучал и, получив ответ, вошел.

На табуретке, посередине комнаты, сидел задержанный. За столом расположился сам начальник, а обочь стола пристроился Ванюшин. Лицо довольное – курьера взял.

– Полюбуйся, Казанцев, связник. Взяли прямо у «почтового ящика». Руку в дупло сунул, можно сказать – с поличным взяли.

Задержанный был в цивильной одежде, ни дать ни взять – обычный деревенский мужик. Одежонка потрепанная, на ногах – немецкие сапоги. Ничего необычного, такую обувку селяне в прифронтовой зоне носили, особенно на освобожденных от немцев территориях.

– Молчит. И при обыске ничего не нашли, даже документов, – сказал Ванюшин и замахнулся на арестованного. Мужик и бровью не повел, не отшатнулся. Хорошая выдержка.

– Надо было его шлепнуть у березки той, сука фашистская, – зло бросил Ванюшин.

– Ваша фамилия, место жительства? – спросил Белый.

Задержанный уставился в пол и по-прежнему молчал.

– Может, он глухонемой? – повернулся к Ванюшину подполковник.

– Как бы не так! Когда взяли, матерился, да витиевато так – как боцман.

– Из камеры он уже никуда не денется. А утром очную ставку устроим. Будет молчать – шлепнем. Увести!