Александр Санфиров - Начало звёздного пути

Ординарец генерала, взявший на себя обязанности распорядителя боя, громко объявил:

– Господа, сейчас мы будем свидетелями боя между корнетом Лейб-гвардии гусарского полка князем Шеховским и хорунжим войска Донского Петро Чирковым. Схватка будет происходить с боевым оружием, поэтому прошу участников помнить об этом и только имитировать смертельные удары.

Шеховской и Чирков встали напротив друг друга. Казак стоял, опустив сабли к земле. На лице была веселая ухмылка, но глаза цепко следили за противником. Лишь когда он заметил саблю в руке у князя, его лицо на долю секунды приняло удивленное выражение.

Князь, в отличие от казака, был в мундире и только снял доломан, он был значительно выше ростом и намного массивнее, и поэтому рядом с тем производил впечатление некой неуклюжести.

Раздался сигнал к бою, и Чирков почти прыгнул к Шеховскому и обрушил на того град ударов с обеих рук.

Но князь даже не сдвинулся с места. Его отделанная серебром черкесская сабля летала, как молния.

– Дзанг, дзанг, – звенела она, успевая легко отбивать все удары противника. Казак хищно ощерился и еще больше усилил темп. Но Шеховской лишь пренебрежительно улыбнулся и, казалось, без усилий принял предложенную скорость. Восхищенным зрителям временами казалось, что его сабля как бы размывается в воздухе, Неожиданно князь шагнул вперед и, отбив с силой обе сабли, показал, что хочет нанести удар в лицо, но казак с хеканьем, раскинув руки в стороны, легко сделал сальто назад. И снова принял боевую стойку. Со стороны зрителей раздались восхищенные возгласы, которые резко оборвались, потому что немыслимо быстро князь, сделав шаг вперед, упал на продольный шпагат, а его сабля уперлась прямо в пах противнику. Наступила тишина.

– Ты, эта, князь, сабельку-то убери, – шепотом сказал хорунжий, по его лбу потекли капельки пота, – оставишь меня ненароком без наследников.

В Петербург, наконец, пришли белые ночи. И сейчас над городом царил белый призрачный свет. На Дворцовой набережной не было ни души, но вот послышался цокот копыт по мостовой, и на набережную с Миллионной улицы вывернула карета в сопровождении конной охраны.

Запряженная парой гнедых коней, она медленно двинулась в сторону Дворцового моста и, переехав через него, остановилась на Стрелке Васильевского острова. Из кареты легко спрыгнула молодая девушка и, смеясь, подошла к балюстраде.

Было тепло, в воздухе стоял аромат сирени, а с реки ветерок приносил свежесть воды.

К дверям кареты подошел соскочивший с лошади охранник и опустил лесенку, по которой осторожно спустилась богато одетая пожилая женщина. Она слегка поежилась и подошла к своей молодой спутнице.

– Ах, Кати, – с французским прононсом произнесла она, – и что тебе пришла в голову такая легкомысленная идея, кататься по ночам. Уже свежо, а ты так легко одета, смотри, простудишься.

– Ну, что вы, Евдокия Ивановна, – улыбаясь, отвечала девица, – вы только посмотрите, какая вокруг благодать, разве днем так может здесь быть?

Вы знаете, у меня последние дни такое хорошее настроение, хочется шалить, как в детстве.

«Ну, ты, милая, недалеко ушла от этого времени», – подумала про себя княгиня Голицына и в который раз укорила себя, что согласилась на такую авантюру, кататься по ночному Петербургу. От свежего ветерка с Невы ее начал пробивать озноб. А вот Катенька веселилась вовсю. Она, напевая мелодию вальса, начала кружиться около кареты. Спешившиеся охранники с любопытством смотрели на нее.

– Душа моя, – спросила княгиня, когда девушка остановилась, – я тебя буквально не узнаю, ты последнее время ходишь такая радостная, может, получила хорошие новости?

– Нет, новостей я не получала, – ответила та, вновь начиная кружиться в вальсе, – но я думаю, что скоро должен приехать Коля.

– Ну всё, Катя, перестань, пожалуйста, это неприлично, – рассердилась Голицына, – увидит еще кто-нибудь! А почему ты думаешь, что скоро должен приехать Шеховской?

Когда княгиня услышала слова девушки, то вдруг ощутила укол ревности. За эти месяцы она, неожиданно для себя, привязалась к своей нечаянной ученице и даже отложила из-за нее поездку в Париж. И вот вдруг та говорит о приезде жениха.

– Евдокия Ивановна, – серьезно ответила Катенька, – я просто это знаю, чувствую, что он уже совсем близко, наверно, завтра он уже будет здесь.

Голицына облегченно вздохнула.

– Ну, моя дорогая, это далеко не факт, чувства нас могут обманывать сколько угодно. Скорее всего, ты выдаешь желаемое за действительное, – наставительно сообщила она своей спутнице.

Та в ответ беззаботно рассмеялась.

– А вот и нет, завтра он будет в Петербурге. Поэтому я с утра поеду к Андрею Григорьевичу, надо ему сообщить, чтобы он не волновался.

– Ох, Катенька, ты больше его разволнуешь своими известиями. Кстати, как он себя чувствует? – с интересом спросила княгиня.

– Надо сказать, что Андрею Григорьевичу последнее время гораздо лучше. Приступы подагры его совсем не беспокоят, и он даже выходит на прогулки, – сообщила Катенька.

– Так его кто-нибудь лечил? – тут же спросила Евдокия Ивановна.

Катенька опять засмеялась.

– У него не бывает докторов, разве вы не знаете, что они боятся старого князя. Его старый Энгельбрехт лечил всякими натираниями и всё.

– Ладно, – поморщилась княгиня, – давай оставим болезни, нечего лишний раз про них вспоминать. Кати, пожалуйста, садись в карету, поехали, отвезем тебя домой, что-то я продрогла совсем.

Ранним июньским утром в особняке князя Шеховского было суетно. С тех пор как от него на какое-то время отступила подагра, он явно воспрял духом и теперь пользовался каждым днем, чтобы что-нибудь изменить у себя в доме. Он давно навестил всех своих старых знакомых и приятелей, которые у него еще оставались, и теперь все время посвящал переделкам, чтобы привести дом, в котором он не жил почти два десятка лет, к новой жизни.

Когда ему доложили, что его посетила будущая невестка, он бодро сбежал по широкой мраморной лестнице и обнял улыбающуюся девушку.

– Катенька, как хорошо, что ты решила меня сегодня навестить! – возбужденно начал он говорить. – Как раз сейчас идет отделка вашей спальни, пойдем, ты посмотришь, какой у вас будет прелестный уголок.

Катенька поцеловала Андрея Григорьевича в небритую колючую щеку и сказала в ответ:

– Ах, Андрей Григорьевич, я приехала к вам сказать, что вскоре должен приехать Николенька. Может, даже сегодня.

– Как странно, – удивился князь, – никак ты получила от него известия? По моим прикидкам, он не может прибыть в Петербург ранее глубокой осени, ежели не в следующем году.

– Нет, – весело отвечала Катя, – никаких известий я не получала. Но мое сердце говорит, – тут она прижала руки к груди, – что он уже совсем близко.