Роман Злотников - Пушки и колокола

– Да стой ты, леший! – первым пришел в себя Милован. – Стой, черт! А, шельма, и пес с тобой! – Решительно скинув лук, тот бросился вслед за товарищем. – Чего пялитесь, тетехи?! – развернувшись, прикрикнул он на топчущихся в неуверенности дружинников. – Айда на помощь!

– За мной, православные! – тяжко бросил рыжий, вынимая меч, благо источник шума совсем рядом был. Буквально за располагавшимся в двух сотнях шагов прилеском.

Расстояние преодолели одним махом, выстроившись в длинную цепочку. Со всего ходу врубившись в заросли, задыхаясь, вылетели к месту происшествия.

– Вот шельмы, – на секунду остановившись, оценивая обстановку, зло сплюнул Милован.

Несколько десятков орущих мужиков штурмовали добротный сруб. Воинственно размахивая кто ножами, топорами, а кто и просто дубинками, они уже повалили хлипкий забор, отгораживавший строение от остального мира, и теперь, с матерками и криками выламывали двери дома.

– Никита, шельма! А ну, выходи!!!

– Дом попалим!

– Выходи, кому сказано!

– Пшеницу втридорога решил! У, мы тебя!

Разошедшись, мужики, похоже, настроены были серьезно. Уже и взвился дым – подпалили один из углов жилища. Дверь с треском вылетела прочь, и из дома, пытаясь спастись, с криками и визгами вылетели одуревшие от страха женщины и, как были – босые и простоволосые, кинулись в разные стороны. Кое-кто из собравшихся мужиков бросил свое занятие и, рассыпаясь в похабных шуточках, ринулись догонять баб. Остальные же, не обращая ровно никакого внимания на беглянок, продолжили штурм.

– А ну, охолони! Ноги пообрубаю! – Вылетев из прилеска, дружинники, разделившись, ринулись кто куда: человек десять – на одуревших от азарта насильников, остальные – усмирять разбушевавшихся смердов.

Погнавшиеся за бабами первые сообразили, что влипли. Догнав было беглянок и повалив их в снег, мужики, приведенные в чувства мощными пинками подоспевших дружинников, теперь сами, отхаркиваясь кровью, валялись на снегу и слезно молили о пощаде. Пара самых резвых попытались утечь, однако тем еще больше раззадорили ратный люд, которые, рассвирепев, уже не разбираясь, одним махом посшибали тем головы.

А рассвирепевшая толпа продолжала штурмовать дом. Не обращая внимания на разбегающихся домашних и челядь, мужики выволакивали на улицу отчаянно голосящего хозяина, умоляющего разбушевавшихся о пощаде.

– Кончай разбой! – На пути толпы возникли два десятка ратных дел мастеров с мечами наголо. И как бы ни были разъярены смерды, но и они, остановившись, принялись отчаянно креститься, не отпуская все же изрядно побитого Никиту. – Зачинщик кто? – тяжелым взглядом обводя притихших мужиков, спросил рыжий. Толпа пришла в движение и, чуть погудев, вышвырнула к ногам дружинника того самого горемыку. – Как такое возможно? – наступив тому на руку и не давая подняться на ноги, поинтересовался здоровяк.

– Шельма, пшеницу втридорога уторговывает!

– Поперву за бесценок брал, а теперь со свету сживает!

– Жрать нечего, а он – в грех!

– Брехня! – отчаянно взвизгнул Никита, снизу вверх глядя на детину. – Почто беру, по то и отдаю!

– Наказ Дмитрия Ивановича: сколько есть, пшеницу токмо княжьим людям продать. Утаил значит? – насупившись, отвечал тот.

– Христом Богом молю, – сообразив, что попался, заверещал торгаш.

– Провиантом, кроме как монастырям или людям княжьим, торговать запрет был; скажешь, не ведал?! – подняв меч, грозно прикрикнул муж.

– Прости, бес попутал! – взвизгнул тот, отчаянно прикрываясь свободной рукой.

– По дереву мастеровой кто? – не обращая внимания на ревущего Никиту, поинтересовался рыжий. Из толпы неуверенно вышел щуплый мужичонка преклонного возраста.

– Шельма он, – уткнувшись в землю, отвечал тот. – Алчности грех на душу взял, да Бог прощать велел. И так страху натерпелся небось. Ты бы отпустил.

– Не твоя забота! – оборвал мастерового человек Дмитрия Донского. – Грамоте обучен?

– Ему своего греха на душу – вдоволь. Грешного накажешь, так и свой грех и его на свою душу посадишь, – словно и не услышав вопроса, продолжал бубнить старик.

– Отвечай, коли вопрошают! – потеряв терпение, прорычал рыжий.

– Не обучен, – замотал головой тот.

– Поди! – прогнал старикана муж. – Этого, – кивнул он на обливающегося слезами торгаша, – и тех, кто баб лапать полез, – на висельню. Огонь гасите, да припасы – в Москву. Там нехай раздают всем, кому потребно.

Мужики, погудев, разбрелись выполнять наказы княжьего человека.

– А ты стой, – выискав глазами того самого старика-мастерового, детина, схватив, ловко подтащил его к себе. – Висельню сладишь. Сразумел?! Не сразумел если, – не дождавшись ответа, прорычал грозный муж, – самому башку – долой! – подтащив обмякшего, как кукла, старика, проревел дружинник. В ответ мужик лишь мотнул головой, и уже совсем скоро на закрепленной между жердинами ворот перекладине разъяренные холопы повесили хозяина дома с разбушевавшимися в запале лиходеями.

– Шельмы, – сплюнув, покосился на них рыжий. – А ну, цыц! – замахнувшись на воющих рядом женщин, прикрикнул он. – Ведомо же, что против воли княжьей пошел, так и чего теперь глотки рвете! Поехали, – убедившись, что все кончено, подытожил Милован. – Князь ждет.

Перекрестившись, Николай Сергеевич со своими спутниками направился дальше.

Дома царила суета. Никодим, освободившись от забот, по вечерам гордо выхаживал по комнатам в новых, специально по праздничному случаю скроенных одежках: красной атласной рубахе, добротных штанах и богато украшенных валенках, важно раздавая указания дворовым, наводящим марафет в и так содержащемся в идеальном порядке жилище. После успешной демонстрации технологии литья князь расщедрился, оплатив из своей казны все расходы Николая Сергеевича, понесенные при возведении домны, строительстве помещений и закупке сырья. Кроме того, Дмитрий Иванович распорядился выделить еще двадцать рублей гостю своему в знак высшей княжьей милости. Недолго думая, трудовик, разделив сумму, отдал семь рублей обалдевшему от такой щедрости Никодиму и по три – Ждану с Матреной. Парнишке – «на сладости», девушке – «на приданое». Понятное дело: те отнекиваться принялись от столь щедрых даров, да так, что учителю и поорать пришлось, и погрозиться.

Кроме того, понимая, что Матрена скоро уйдет к Миловану, пенсионер нанял еще дворовых, целью которых было поддержание дома и хозяйства. Ладные, рукастые, покладистые. И мальчонка с ними бойкий – Матвейка. Шумный да на язык остер. Что ни слово – так с шуточками да прибауточками. Нанял, и ловчей по дому все стало. Да и потом, по уверению ближайшего его товарища, дворовый люд добавит важности при смотринах, сведя к минимуму риск отказа. Хотя тут он, конечно, перегнул; если и сам князь взялся за дело, то и говорить не о чем было. А если прибавить к этому то, что поведал пришельцу Владимир Андреевич, так и вообще становилось непонятно, за каким лядом ему дали еще почти три месяца после удачной демонстрации домны. Истиной причины Булыцкому, конечно, никто не объяснил, но, как догадывался сам пришелец, то была некая дань уважения традициям земли, откуда прибыл чужеродец. Впрочем, и эта поблажка лишь на определенный срок была. Мол, будь по-твоему, Никола Сергеевич! Ухаживай! Позже женим.