Михаил Ремер - Тайны митрополита

– Проснись, Никола! Проснись! – тормошил он товарища.

– А? Чего? – всполошился пенсионер.

– Слушай! – приложив указательный палец к губам, прошипел бородач.

Николай Сергеевич замолчал и прислушался.

– Ну, и чего там? – ничего не услыхав, обратился он к товарищу.

– Тихо ты! – цыкнул тот в ответ. В этот же самый момент до слуха пенсионера донеслись чьи-то отчаянные вопли, крики и свисты.

– Бежим! – Разом похватав топоры, те ринулись к двери, но тут же рассыпались в проклятьях и ругани, буквально впечатавшись в подпертую снаружи дверку.

– Таки сгубить задумал! – яростно пиная неказистое препятствие, прорычал пенсионер. – Откуда она вообще взялась?!

– Как в гробу заколочены, – прошипел в ответ его верный товарищ. – А ну, Никола, навались!

Мужчины с размаху попытались вынести преграду, однако та, жалобно скрипнув, все же выдержала.

– У, нора крысиная! – в сердцах выпалил преподаватель, матеря и крохотную, – едва головой не подпирал потолок, – землянку, и дверку низенькую, невесть откуда взявшуюся! Ведь готов был поклясться пенсионер: вчера вечером дверь тряпкой грубой завешана была! И вроде преграда – не преграда, а тут тебе ни замахнуться как следует, ни плечом высадить! Как дети, в ловушку угодили.

– Ну-ка, Никола, поднатужься. – Найдя-таки щель, Милован просунул в нее носок топора и теперь пытался сдвинуть одну из досок, навалившись на нее всем своим весом. Та, натужно скрипя, все-таки держалась, но было видно: еще чуть-чуть… С рыком бросился пенсионер на помощь, и деревяшка с противным скрипом треснула. – А ну дай! – Схватив топор, дружинник точным ударом расколол ее на две части. – Вот же, шельма! – орудуя инструментом и разрубая две поперечины, удерживающие дверь, зло выругался он. – Давай, Никола, не отставай! Ох, покалечу душегуба, как встречу! – Едва дверь рухнула, Милован ринулся вперед. Не помня себя от злости, пенсионер рванул следом.

Шум уже стих, и теперь лишь протяжный вой шавки указывал направление, выводя товарищей к той самой полянке, где еще вчера располагался купеческий караван.

– Стой! – уже ближе к окраине прилеска остановил друга Милован. – Тихо!

Припав к самой земле, путники принялись напряженно вглядываться, пытаясь понять, а что же произошло на поляне.

Их застали врасплох. Когда, не ожидая ничего худого, все еще кутались в шубы да рогожки да потихоньку стекались к костру. Огромный чан, в котором кошевой заводил утренний харч, теперь неуклюже валялся между двумя бревнами. Расплескавшееся его содержимое погасило огонь, и от кострища теперь в небо поднимался плотный столб белого пара. Посреди поляны увядшим бутоном осела палатка, по всей поляне тут и там, в нелепых позах валялись тела убитых купцов. Чуть в стороне к могучему дубу был прибит копьем тот самый мужик, что еще вчера гнал прочь Булыцкого с его товарищем. У его истерзанного, изжаленного стрелами тела, жалобно скуля, сидела мохнатая дворняжка. Задрав морду к небу, она жалобно отпевала своего хозяина.

– Ну, дела, – прошипел Милован, напряженно огладывая место побоища.

– Лихие?

– Мне почем знать-то?! – огрызнулся в ответ тот. – Пошли! – убедившись, наконец, в отсутствии опасности, махнул дружинник, и товарищи, пригибаясь, вышли к убитым.

Атаковали на стыке суток: когда ночное напряжение уже отступает, и караульных накрывает утренняя волна усталости вперемешку с сонливостью, вооруженный отряд вылетел из лесу и с ходу набросился на еще не очухавшихся торговцев, устроив настоящую резню. Не пощадили никого. Пара человек в исподнем, упав на колени, наверняка молили о пощаде, но дерзкие всадники, не сбавляя ходу, порассекали черепа да пронзили их копьями. Еще трое, воспользовавшись суматохой, попытались утечь в лес, но их в спины ужалило сразу по нескольку стрел, прервав бег несчастных. И лишь здоровяк, сообразив, что происходит, успел схватить оглоблю, и, яростно ею орудуя, ринулся в бой, прежде чем его самого настигла пущенная чьей-то твердой рукой стрела. Потеряв равновесие, тот, видимо, сделав несколько шагов назад, упершись спиной в ствол древнего дуба, к которому его и пригвоздило черное копье, прервав на полувдохе жизнь. То ли со злобы за сбитых, то ли для верности, а может, и забавы ради, нападавшие выпустили в него еще восемь стрел, – раны от их укусов уже не кровили. Мертв был тогда уже. Широко раскрытые пронзительно-голубые глаза с удивлением глядели на место недавнего побоища, словно до сих пор не веря в то, что произошло.

– Спасибо тебе, – Милован подошел к убитому и, положив ладонь на лоб, закрыл его глаза. – Уберег от беды, – затем, словно проснувшись, распахнул ворот рубахи и, взяв в руки нательный крест, повертел его перед глазами. – Вторуша, – прочитал он выбитое на нем имя. – Свечку поставим, отпоют душу твою. Отмается.

Поднявшись на ноги, дружинник принялся осматривать поляну. Сначала – пятачок рядом с распластанным купцом.

– Не лихие, – мотнул он головой.

– Чего говоришь?

– Того, что не лихие. На лошаденках были. Скорее, соседних князей или пришлая дружина. Или те, вчерашние, – задумчиво огляделся по сторонам ратных дел мастер. – Мож, упомнишь чего, Никола, а? Кто там еще на земли московские повадился?

– Никто, – неуверенно начал тот. – Нет, точно никто, – уже уверенней продолжил он. – Не было.

– Кто ж тогда? – Присев на корточки, дружинник принялся разглядывать следы. – Гляди, Никола, – подозвал он товарища. – Да аккуратней ты! Натопчешь, что медведь, – тут же остановил он пенсионера, собравшегося вплотную подойти к месту. – Хорошо он приложился, за жизнь свою отбиваясь. Гляди, вон зубья чьи-то, – ткнул тот в несколько желтых обломков.

– Эти? – Булыцкий аккуратно поднял с травы пару неказистых косточек. Пожелтевшие и кривые, они бы заняли достойное место в коллекции любого дантиста, ратующего за здоровое обхождение с зубами… в качестве наглядной агитации о пагубности влияния вредных привычек на зубную эмаль.

– А вот и кровина чья-то, – разглядывая место яростной схватки, двигался по поляне бывший лихой, – и трава примята, как если кого-то с коня сшибли. И рубахи кусок, – поднял он с земли обрывок заляпанной кровью ткани. – И на конях, и не лихие, да без кольчуг… Кто же вы такие? – задумчиво пробормотал дружинник.

– Глянь, – окликнул друга трудовик. – С лошадки, что ли, кто-то упал? – указывая на окровавленный булыжник.

– Нет, – и так и сяк оглядев камень, мотнул головой бывший лихой. – Гляди, – он с силой толкнул камень носком сапога. Тот перевернулся, обнажая щедро политую кровью пожухшую траву. – Швырнул его кто-то, с места сорвав, – приподнявшись, он оглядел место боя. – Вон, гляди. – И правда, метрах в десяти от палатки зияла в земле вмятина. Как раз по форме булыжника того. Еще в пяти метрах – развороченная повозка. То, видать, купец, вылетев на шум и, мигом сообразив, что происходит, выдернул первое, что под руку попало, – булыжник, – и, запустив его в одного из душегубов, ринулся к телеге. Там, одним махом выкорчевав оглоблю, матерясь и сыпля проклятиями в адрес неизвестных, ринулся в бой, сбив еще как минимум одного из наездников, прежде чем догнала его стрела.