Михаил Ремер - Спасти Москву

Утром позавтракали из общего чана и, распрощавшись с приютившим на ночь Гордеем и его провожатыми, двинулись в путь уже с новыми знакомыми. Уже через какое-то время Милован скомандовал:

– Недалеко, чужеродец, осталось. Отсюда через лес напрямки, мимо дороги; та крюк на день делает. Бог даст, скоро и дойдем!

Сергий основал свой монастырь подальше от проторенного пути. Так, чтобы любопытствующие путники не докучали вечным присутствием, но при этом чтобы и добраться можно было. Экономя время, шли через лес, по одному только Миловану понятным приметам; видать, бывал он здесь и до этого не единожды.

Все в этом лесу чудно было Булыцкому: и тишина, разрываемая разве что дробью дятлов, вскрывающих древесную породу в поисках личинок, треском сломанной ветви, глухим звуком падения снежной шапки в сугроб, и непривычно глубокие сугробы, и кристально чистый воздух. Настолько, что, казалось, разглядеть все можно на многие-многие километры вперед.

Экономя батарею, пришелец выключил айфон, и теперь, оставшись без привычного гаджета, он очень быстро потерял счет времени. Поначалу еще как-то пытавшийся ориентироваться по распластанным на снегу теням, он быстро забросил и эту затею: уж слишком медленно ползли они по снегу, чтобы невооруженным глазом можно было отследить такие изменения.

Чтобы убить время, он попытался заговорить с Милованом.

– В ту ли сторону идем, Милован?

– В ту, – мрачно отвечал тот, бросая тревожные взгляды то по сторонам, то на небо.

– Что-то не так?

– Не к добру, – ушел от объяснений сопровождающий, да так, что его беспокойство передалось и пожилому человеку. Тот начал зыркать по сторонам, словно ожидая засаду или ловушку, жалея, что руки заняты палками, а то бы достал и нож свой, и электрошокер. Впрочем, Милован пока не торопился брать в руки лук, а лишь постепенно ускорял шаг.

Тут же разыгралось богатое воображение Николая Сергеевича, за каждым шорохом, треском и скрипом искавшее новую опасность. Тревожный бой сердца, лязг многочисленных застежек, хрип снега и тяжкие вздохи стонущих под собственным весом могучих исполинов, подпирающих небо, – все, все теперь заставляло дико озираться по сторонам, выискивая в чаще зловещие силуэты и тени. Даже дистанция между мужчинами и та сократилась, словно бы Булыцкий, ища защиты, хотел прижаться к шагающему впереди Миловану.

– Гляди-ка! – остановился тот так резко, что следовавший за ним преподаватель едва не врезался в своего сопровождающего.

– Что там? – Булыцкий уставился на пышную ель, на которую указывал Милован, но ничего не увидел.

– Ветви сгибаются… Вороны раскричались… К метели… Не к добру. Поторопиться надо, чтобы до ненастья поспеть. Схоронит иначе!

Его товарищ посмотрел на раскидистые лапы ели, но ничего необычного не увидел. Да и небо не предвещало никаких сюрпризов: ясное, почти прозрачное. Разве что вороны, сидя где-то высоко по своим веткам, действительно угрожающе разорались хриплыми своими голосами.

– Да не вижу я ничего, – пробубнил он в ответ, но спорить не стал.

– Идем! Там, – Милован ткнул рукой куда-то в ельник, – монастырь. С Божьей помощью успеем, – и, налегши на палки, ринулся вперед. За ним следом бросился и Николай Сергеевич.

Как и предупреждал Милован, погода скоро начала портиться. Застывший воздух пришел в движение, и вот уже молодой, крепнущий ветерок начал резвиться, гоняя по искрящейся поверхности резвые змейки и норовя зашвырнуть в лицо порцию жгучего снега. Совсем немного времени прошло, и вот уже совсем юный сорванец, окрепнув и почувствовав силу, понанес облаков, серыми заплатками залепивших небо. Он же поднял в воздух тучу мелкой снежной взвеси, ограничив видимость метров до тридцати и сильно снизив скорость путников.

– Держи, чужеродец! – Милован протянул Булыцкому конец веревки. – Да не потеряй!

– Переждем, может?! – прокричал в ответ тот.

– Надолго! Померзнем, – глядя куда-то в небо, отвечал бородач. – Рядом где-то монастырь! Смотри в оба!

И двое ссутулившихся путников двинулись сквозь гуляющий между деревьями пронизывающий ветер. Как они выбрели на скит, известно лишь Всевышнему. Хоть и в лесу были они, а мело будь здоров (Булыцкий мысленно пожелал удачи каравану Гордея, его-то метель застала в открытом поле). Потемнело, как в сумерках, и Милован, чертыхнувшись, остановился, ища места, чтобы все-таки переждать непогоду и не сгинуть. Именно в этот момент Булыцкому и показалось, что впереди дрожит огонек. Окликнув Милована, тот рассказал про видение.

– Пустое! – отмахнулся мужик. – Кто в ненастье такое костры жечь будет, да еще и в лесу?

– Смотри! Да смотри же ты! – вглядываясь во тьму, снова проорал старик. – Вон он! – И действительно: среди бушующих деревьев и ветвей вновь на мгновение открылась и исчезла пляшущая точка, которую ну ни с чем нельзя было перепутать.

– Ох и глазаст! – восхитился проводник. – Не оброни смотри! – в руках у преподавателя снова появился конец веревки. – Пошли!

Огонек, хоть и показалось сначала, что был совсем недалеко, но топать до него пришлось дай Боже, постоянно отклоняясь от маршрута, обходя особенно густые ельники, – одному Творцу ведомо, как Николай Сергеевич исхитрился разглядеть его, – заблудившиеся вдруг в одночасье вылетели на тын [28], опоясавший сгрудившиеся вокруг невысокой церквушки домишки. В самом центре, метаясь во все стороны, в шаманской пляске извивался, подпрыгивал и вдруг припадал к самому снегу огромный столб пламени.

– Вышли, слава Богу! – прохрипел Милован.

Неуклюже перевалившись через тын, товарищи бросились прорываться через сугробы к ближайшему строению, уже ни капли не сомневаясь, что это и есть обитель Троицкого монастыря. А раз так, то они могут ну как минимум рассчитывать на кров и тепло, а в идеале и на помощь Сергия Радонежского. И правда, их как будто ждали. Едва только постучали в первую же дверь, та распахнулась, и они увидели высокого статного старика, облаченного в длинные серые одежды.

– Проходите, коли без умысла злого, – едва взглянув на визитеров, молвил тот, приглашая путников внутрь.

– Благодарю тебя, мил человек, – поклонился в ответ Милован, и Булыцкий, сам не зная зачем, последовал его примеру.

– Ох, и непотребен ты, – едва только гости вошли внутрь небольшой кельи, жарко освещенной язычками пляшущего пламени, проронил старик, глядя на пенсионера. – Почто зипун короток?! Грех, а не зипун! Чего, как елка, пестрый? – сказал, указывая на пестрые брюки цвета хаки.

– Не серчай, отец, – взял слово Милован. – Чужеродец. Не с наших краев.

– Хорошо, – кивнул тот в знак согласия. – Но остаться коли хочешь, срам свой спрячь с глаз долой. А коль от непогоды схоронишься, так пережди да ступай себе с миром дале.