Михаил Ремер - Спасти Москву

– А ты не торопись, – насупившись, заступился Милован. – А кто у тебя из челяди, в руках лука не держал, а? А ну кличь! – Усмехнувшись, Тверд крикнул кого-то из прислуги, и в дверях тут же возникла лохматая башка. – С луком знаком? Стрелять хоть бы раз не доводилось?

– Бог отводил, – в помещение вошел благодушный старичок.

– Ключник [55]мой, Нокентий, – благодушно усмехнулся Тверд.

– Ну так, Нокентий, пойдем во двор; подержишь в руках орудие чудное, раз отводил Бог до этого.

– Может, не надо, барин? – жалобно проскулил тот, однако ни Милован, ни Тверд не обратили внимания.

Установив у стены задка расчерченную углем доску и подсветив ее несколькими лучинами, мужчины объяснили старичку, что и как делать. После этого тот, осторожно взяв в руки механизм, неуверенно навел его на доску.

– Куда метишь, горемыка? – видя, как тот, скукожившись и враз уменьшившись в размерах, держал на вытянутых руках эрзац-арбалет (лишь бы подальше от себя). Как в мультяшках, перепуганно втянув голову в плечи, отвернулся и закрыл от страха глаза, тот скорчил такую гримасу, что Тверд, не выдержав, сам подошел к Нокентию и силой принялся разворачивать того в правильное положение. – Ни в жизнь так не попадешь! А ну, глаза открой, башка твоя дурья, да куда метишь гляди!

– Так ведь боязно!

– А высеченным быть не боязно? – оскалился Тверд, да так, что старик испуганно замотал головой и с горем пополам развернулся и пристроил к плечу орудие.

«Щелк!» – сработала тетива, выпуская болт, воткнувшийся намного правее доски, а старикашка обрадованно заверещал.

– Вот, видишь, барин, отродяся оружия в руках не держал, вот и неладно получается! Оно, может, и не надо. Оно, может, и слава Богу? Может, хватит, а? – крестясь свободной рукой, тараторил он.

– А ну, язык попридержи! Заряжай давай! – гневно прикрикнул на него ратник.

– Ну-ка, еще раз давай! Да не боись ты, Нокентий! – подбодрил того Милован. – Чай не в тварь Божью метишь!

Охая и кряхтя, Нокентий, под руководством Милована и Булыцкого, принялся перезаряжать непривычный для себя самострел. И еще один болт воткнулся в деревянную стену еще дальше, чем первый. Тверд лишь усмехнулся: мол, ну и чего чудного? На седьмой, правда, выстрел Нокентий уже приладился, да так, что и перезаряжал сам, и целился, да и болты теперь попадали аккурат в доску. «Щелк!» – на тринадцатый выстрел поразил старик точно центр мишени.

– Спаси, Господи, попал ведь! – принялся рьяно креститься старикашка.

– Заряжай! – прикрикнул на него враз насупившийся Тверд, и Нокентий принялся суетливо перезаряжать орудие. Прицелившись, тот выпустил очередной болт, который хоть и не в центр попал мишени, да все равно в узкую доску воткнулся. И еще. И еще. И еще десять попаданий, после чего кость переломилась.

– И толку-то со стрелялки вашей, что она того и гляди в руках рассыплется, – задумчиво пробормотал Тверд.

– А ты не торопись, – усмехнулся Милован. – Гляди-ка! – с этими словами он легко заменил вышедшее из строя плечо. – А ну-ка, стреляй! – протянул он восстановленное орудие ключнику. Тот нехотя принял самострел и, прицелившись, снова выпустил болт. Тот хоть попал и не в саму доску, да совсем рядышком.

– Пристреляется, – забирая из рук старика эрзац-арбалет, статно отвечал бородач. – Сам видишь, – закашлявшись, продолжил, – невелика премудрость. А лучника ты сколько учить будешь, а? – усмехнувшись, посмотрел он на Тверда.

– Так ведь убог! – словно за соломинку цепляясь, протянул тот.

– Дармовой зато. Ты вон костей сколько выбрасываешь? А сколько самострелов сладить мог бы? Или в руки срамно такой взять, а? – задорно продолжал тот. – Так у тебя свой, ладный. Такой, что и против пешего и против конного, и что в доспехах или без них, все не помеха. А этот, – приподнял он орудие, – для простолюдинов. Тем, кто науке военной не обучен. Так, чтобы с луком не маяться да из укрытия надолго не высовываться.

Ничего не ответил Тверд, да только хмыкнул в ответ. Уже когда в дом вернулись, вновь Нокентий возник да сообщил, что баня готова, и истомленные дорогой мужчины с радостью приняли приглашение.

Для Булыцкого уже не первое было посещение бани по-черному. Да только монастырская представляла собой верх аскетизма и была настолько проста, что тепло и не задерживалось надолго. Так, вениками раз по телу пройтись и бегом прочь. Он же поэтому и обливаниями занялся столь активно, что не очень-то и хотелось в баньку такую.

Баня же Тверда по сравнению с ней была поистине королевской. Изнутри черная от копоти, с полами, щедро посыпанными ветками сосны, испускающими совершенно умопомрачительный аромат смолы и свежести. У стены – широкая лавка, на которой могли запросто устроиться пара человек, подставивших спины под душистые венички. Рядом с ней – бадья с водой для помывки. Точно в центре краснела пышущая жаром гора камней вперемешку с чугунными чушками.

Скинув одежды снаружи, мужи скользнули внутрь и, пригибаясь, чтобы зачерпнуть как можно больше жару, направились поближе к камням. Прогревшись и набрав тепла, Булыцкий с Милованом бросились на полок [56].

– Готовы, православные? – и, дождавшись утвердительного ответа, Тверд, смеясь, опрокинул на раскаленные камни черпак с отваром. Жгучий пар взвился от камней и тут же расстелился по полу. Сосновые ветви, напитавшись горячей влаги, наполнили помещение сладковатым запахом смолы вперемешку с невероятным отваром разнотравья.

– Ну, с Богом! – вооружившись вениками, Тверд принялся от души охаживать бока и спины гостей, выбивая хвори, липкий пот, усталость и холод. Чувствуя стосковавшимся по теплу телом прикосновения раскаленных листьев и веточек, пенсионер едва не заверещал от удовольствия. Милован же буквально завыл, едва лишь только их новый товарищ от души приложился тяжелым дубовым веничком к широкой спине. Дружинник добросовестно отработал вениками, и разморенные товарищи, нетвердо встав на ноги, с гиканьем бросились вон из бани, кубарем влетев в заготовленный для этого сугроб. От раскаленных тел тут же взвился пар. Остыв, мужчины ворвались обратно в баню и, поддав и похватав веники, принялись от души лупцевать крякающего от удовольствия Тверда. Разогревшись, они уже втроем вылетели на улицу и, нырнув в сугроб, принялись остывать. И назад! Надолго, правда, жару и тут не хватило. Не поддерживаемый огнем, тот быстро вышел, оставив место тяжкой сырости. Ловко подхватив кузнечными щипцами несколько булыжников погорячее, Тверд забросил их в кадушку. Злобно зашипев, те опустились на дно, прогревая воду, а мужчины, похватав мочалки из пакли, принялись натирать раскрасневшиеся тела, соскребая остатки грязи и пота.

Уже потом, облачившись в чистые одежды, мужчины завели неторопливые беседы, запивая их хмельным медом. Как водится, сначала о женщинах. И вот странное дело, забывший в последний месяц и о хворях своих, и о таблетках пенсионер с интересом подхватил тему. Потом – о здоровье, где Булыцкий, разошедшись, начал рассказывать про достижения привычной ему медицины. Затем, распалившись, достал он из потертого своего рюкзака аптечку и продемонстрировал собеседникам ее содержимое. Добившись результата и поразив нового товарища, пенсионер пиханул ее в походную торбу, в которой таскал теперь самые ценные вещи и дары. После этого скатились и к разговору о Тохтамышевом нашествии. А потом, сморенные усталостью и хмелем, просто разбрелись по углам дома.