Михаил Ремер - Спасти Москву

– Сейчас болеть перестанет от пилюли чудесной, – уверенным тоном доложил Булыцкий стонущему от боли пареньку. – Только чуть-чуть больно будет. Деревяшку дайте, а то, чего доброго, язык прикусит или зубы переломает. И держите его накрепко, – кивнул он родственникам, собравшимся вокруг. – Вправлять буду кость.

Едва только убедившись, что распоряжение выполнено, приступил тот к осмотру. Не врач, конечно, но насмотрелся и на обучении обязательном, и на курсах ОБЖ. А еще не зря же с экипажем «Скорой помощи» каждое лето катался. Оно хоть и на подхвате больше, а все равно набрался знаний каких-никаких. В общем, навыков хватило, чтобы определить: лодыжка у парня сломана была.

– Ну, терпи! – засучив рукава, принялся он за работу. – Да держите вы его! – рявкнул на оторопевших родственников, едва не выпустивших взвившегося от боли юношу. – Чтобы ногой не дернул!!! – разом вспотев, проорал он, вправляя на место кость. Он, честно говоря, не уверен был, что духу хватит. Одно дело школьников по плакатам обучать да в «Скорой» наблюдать со стороны за всем, а совсем другое – своими руками дело делать.

Несколько минут, и все было готово. Паренек от боли сознание потерял, да оно и к лучшему. Теперь можно было шину наложить спокойно да ногу зафиксировать. Строго-настрого запретив оторопевшим родственникам беспокоить пострадавшего, он вышел на улицу. По крайней мере, пока тот в себя не придет, смысла не имело внутри находиться.

Снаружи было шумно. Несколько человек ковырялись в земле, строя землянку для семьи победнее. Что привлекло внимание Николая Сергеевича, так это способ выноса земли. В рогожку скидывали грунт землекопы да волоком тащили ее прочь. К свежей куче. Одна, другая, третья. А сколько там в рогожке-то этой утащишь? Да слезы! А вот тачку бы добрую сладить, как бы все быстрее пошло. Вон и мастера по дереву в монастыре есть. Оно бы только сообразить, как подвижную часть сделать. Ох, тут подшипник, даже самый плевый, на вес золота бы! Впрочем, он быстро себя одернул: исходить надо из реалий и из собственных навыков да умений. А к навыкам – смекалку мастеровых монастырских да сноровку самого пенсионера… Ну не может такого быть, чтобы не получилось у него!

– Оклемался, бедолага, – вернул его к действительности голос кузнеца. – Пить просит.

– Пусть. Ему много сейчас пить надо. И лежать. И представлять, как пляски выплясывает, да так, чтобы аж до мурашек по спине. Иначе не встанет на ноги. Хотя стой! Сам пойду расскажу ему.

Уже в монастыре накидал он чертежи простенькой тачки да Сергию показал. И хоть опасался, что старец вновь возмутится нововведением очередным, да тот не стал. Покачал головой лишь да благословил Булыцкого на новшества да дела благие. Тут уже и плотницкие за дело взялись, да через несколько дней уже и готова была заготовка под первую тачку. Оставалось только решить, как колесо половчее приладить так, чтобы на одном колесе она была, как и положено тачке-то доброй.

И так и сяк размышлял пенсионер. И так и сяк чертежи рисовал, а только понял, что в этот раз велосипеда не изобрести, как бы там ни пыжился он. А раз так, то и взять надо самую простую конструкцию с двумя колесами, намертво зафиксированными на подвижной оси, что на конструкциях примитивных подвешена. А место контакта дегтем как следует обработать, чтобы ресурс увеличить да плавности ходу прибавить. Недолговечная, конечно, получилась тачка-то, да пока и большего не надо было. Тут главное было – показать, какие технологии можно бы использовать для облегчения жизни, а это удалось на славу. Она ведь не шедевр, но простая: тебе хоть кто такую сладит! Земляные работы с тех пор в монастыре ловчее пошли, а оттуда и по деревням быстро окрестным слух расползся о приспособлении ладном, с которым ловчее, чем с рогожкой, и землю таскать, и тяжести. И вот в одном поселении уже тачки появляться начали, и в другом, и в третьем.

Булыцкий, наведывавшийся теперь регулярно к кузнецу и следящий за успехами сына, с жадностью расспрашивал путника любого, из столицы идущего: а как оно там, в Москве-то? Стены небось укрепляют? Князь дружины, что ль, созывает? А водой пресной да провиантом запасает? Получив отрицательные на все ответы: «А на что все это? То перед бранью великой – дело ладное, а сейчас-то чего? Сейчас вон князь рать против соседей буйных собирает. Из Москвы скоро уедет за мужами», – он понуро плелся в келью, чтобы там, уединившись и яростно орудуя ножичком, вырубать наборные комплекты для первой типографской машины. Что угодно, лишь бы не ела изнутри его скука-тоска: не поверил-таки князь, похоже! Не поверил-таки!!! Оно хоть и грел душу тот разговор со Жданом, да все никак не мог понять преподаватель, как это: поверить, но рать собирать против соседей да город оставить собираться. Уж и заговорить пытался как-то с пареньком, да тот лишь хмуро отмахивался: «Негоже в дела чужие лезть. А почему все? А потому, что у князя своя голова, у меня – своя». И снова сердце Булыцкого тоской сковало. До одури, до воя волчьего. И хоть дела в монастыре все ловчей и ловчей шли: вон и Оскол восстанавливался, благо хватило пенсионеру умения кость правильно вправить, да тачки вон активно использовать начали, да уже и потянулись к Троицкому монастырю болезные, ища избавления от хворей… да мало отрады в том было Булыцкому. О другом мысли все: о походе Тохтамыша на Москву.

Ждана не удержать в келье теперь стало. Забыв про недуг свой, он теперь проводил почти все свободное время на сколоченной специально для него табуретке, обрабатывая и следя за ростками. А еще, по расчетам пенсионера, самая жучья пора наступить должна была; самое раздолье вредителю колорадскому сейчас было бы, а он все и носа не казал. Впрочем, даже это не радовало пенсионера. Ведь, судя по новостям, что из столицы приходили, ничего не делалось для обороны.

– Воеводы где княжьи? – едва завидев Сергия, бросался к тому пришелец. – Уж и лето на излете, а нет все их!

– Воля Божья на все, – привычно бубнил тот, добавляя, впрочем: – А ты помолись, чужеродец. Оно, глядишь, и легче на душе станет.

Чернее ночи ходил после разговоров таких Булыцкий, не находя места себе в монастыре. И чем дальше к августу, тем мрачнее становился он. Уже и огурцы с помидорами отцвели, оставив плотные комочки, которым только предстояло налиться соком и набрать цвет. Уже и картошка поднялась над грядками да ягоду пустила так, что Булыцкому отдельно пришлось объяснять братии, что не следует есть их, иначе хвори в брюхе не избежать! Уже и Оскол, сын кузнечий, костыли отбросив, вышагивал, словно и не ломал ногу. Уже и почти готовый наборный инструмент забросил он, не в силах сосредоточиться на работе, а лишь маясь в душной келье.