Каюр (СИ)

- Ешьте, господа, ешьте, - потчевал Джус. - А то обед обидится и уйдет.

После обеда Викторович стал любезнее. А к ужину они с Джусом нашли таки общий язык и почти что сдружились на почве кулинарии. Во всяком случае, я слышал, как они вместе обсуждали меню и делились рецептами. А то и пускались в экзистенциализм.

- Будущее за техно-жизнью, - говорил Викторович. - Синтетические тела практичней и долговечней. Тело - лишь средство для достижения целей разума.

- Нет. Не хочу быть денатуралом, - отвечал Джус. - В синтеле кушать нельзя. Я кушать люблю.

В окно било солнце. Я выглянул: снег, белокурое облако, невесомые небеса. Сверкала блестками новенькая зима. Подмывало, как в детстве, сбежать из дому.

Черные тени испестрили сад. Глаза уже отвыкли от подобных контрастов. За эти дни я не успел, как следует, осмотреться. Но теперь, раз уж придется здесь часто бывать, а может и жить, я решил наверстать упущенное. Пока снегу немного, обойти территорию.

Гараж, конечно, оказался заперт. За ним я обнаружил беседку с куцей, словно шляпа не впору, крышей. Над крышей раскинул толстые ветви клен, под кленом ютилась скамейка со сломанной спинкой. Рядом торчал черенок вмерзшей в землю лопаты.

Сразу бросалось в глаза, что садом не занимались. Кусты были не стрижены, сухие ветви не вырезаны, а те, что сломало ветром, так и остались неубранными. Даже листья не потрудились сгрести, слой осени был только-только прикрыт тонким слоем зимы. Возможно, хозяин, опасаясь любопытных глаз, старался обойтись минимумом прислуги. Викторович, Вадик-шофер да Алик с Лесиком на подхвате.

По периметру ограды из толстого пластика, имитирующего дощатый забор, были расставлены фонари. За забором рос почти что девственный лес, скрывавший наших соседей. Участки располагались на приличном расстоянии друг от друга, что удорожало, видимо, подземные коммуникации, зато было очень удобно для темных дел.

А дальше за домом начинался парк, место еще более дикое. Оттуда доносилось воронье карканье.

Стоял небольшой мороз, снег поскрипывал. У забора горбилась куча хворосту. Из-под снега торчало быльё. По пути мне попалась ржавая бочка, вкопанная в землю на треть. Вода в ней давно обратилась в лёд.

Чем более я удалялся, тем в менее ухоженное пространство вступал. Сосны, совсем уж дикий кустарник, вроде шиповника, разрушенные деревянные и кирпичные постройки, дырявый навес - бесхозная территория, прихваченная Гартамоновым на всякий случай. Вот и столбики сохранились от бывшей ограды, на одном из них болталась калитка. Забор, ограждавший прихваченное, выглядел более свежим. Центром этой территории являлся старый-престарый дом.

Дом был в один этаж, но с мезонином, а мезонин с балконом. Балкон подпирали колонны, которые сами нуждались в подпорках. Окна, конечно, все были выбиты, но дверь цела. В петлях висел ржавый замок, запертый навсегда, ибо ключ утерян.

С левого боку, словно флюс, примостилась пристройка. С другого лепилась кочегарка. Дом изменил геометрию, но, тем не менее, облик его являл что-то знакомое. На крыше лежал снег, а под ним проглядывала старинная красная черепица.

Красный Дом! Ну как же: часть моего лучшего прошлого! Однако, как это прошлое потускнело, поблекло, вылиняло! Это была крайняя точка, до которой мы добирались на велосипедах. На мотоциклах уезжали дальше, но в байкерскую пору дом нам стал не интересен. Он тогда уже пустовал, и был без стекол. Но в том доме рамы были деревянные, а здесь - пластик. Вероятно, за то время, что мы не виделись, он успел обрести и вновь потерять хозяев. Вероятно, у Гарта есть планы на его счет. Но руки еще не дошли.

Дом влачил старомодное существование, не обращая внимания на смену эпох и хозяев. Небольшая империя. Правда, без подданных. Экспонат почти что музейный, памятник старины. Словно из детектива прошлых времен - древних, далеких. Калитка, через которую лет двести назад удалился убийца дворецкого, так и осталась распахнута. Здесь мы любили разыгрывать сцены из прочитанных книг. Или, как я сказал бы сейчас, ставить перфы.

За домом виднелись развалины флигеля, а далее - новый забор, уже гартамоновский. К нему вплотную подступали сосновые полчища. Я обошел вокруг дома, прежде чем войти внутрь. Кроме замка мне ничто не препятствовало. Я его сковырнул, подобрав стальной заржавелый прут. Со скрипом, от которого с деревьев вспорхнули птицы, дверь подалась

Запустение было еще большим, чем в наши дни. Хотя последние из хозяев приложили к обустройству кое-какие усилия. Во-первых, провели водяное отопление с батареями, сваренными из трёхдюймовых труб, а раньше были печи, так называемые, голландки. Большую комнату разделили на две перегородкой из гипсокартона, ныне проломленной в трёх местах. Тем не менее, штукатурка с потолка осыпалась, торчала сбитая крест накрест дранка, почти все полы были сорваны, гнилые лаги с рядами ржавых гвоздей лежали параллельно друг другу. Ну и конечно, мусор: тряпьё, ржавьё, стекло, пластик.

Наверх, в мезонин, вела лестница. Половины ступеней в ней не было, но совершить восхождение было возможно. Я совершил.

В мезонине более ощутимо гулял ветер, и собственно, не стоило бы сюда подниматься, но у меня была цель.

Я ступил на балкон - с некоторой опаской и с задержкой, зацепившись плечом за торчащую дверную петлю. Наружная стена мезонина была не оштукатурена, а выложена декоративным кирпичом. Вернее, кирпичом, который некогда считался декоративным. С тех пор здесь в этом отношении ничего не изменилось, хотя поверхность, конечно, подверглась разрухе, косметическому ремонту и снова разрухе, но я без труда нашел нужную мне пару кирпичей. Надо было поковырять меж ними ножом. Пришлось скалывать и края кирпичей, ибо пальцы теперь были гораздо толще тех давних, первых моих, детских.

После некоторого сопения и повторных ковыряний ножом я выудил из моего тайничка то, что искал. Это было монета. Тогда, сотню лет назад, я и рассмотреть-то её не успел, спрятав в щель от друзей. Мне до сих пор стыдно за этот поступок. Я, в общем-то, был неплохим товарищем, но что тогда случилось со мной, до сих пор понять не могу. Во всяком случае, это послужило прививкой от более мерзких поступков, которыми меня позже искушала судьба. Я так и оставил эту денежку там. А вскоре мы повзрослели.

Конечно, тогда я решил, что она золотая. Однако это была "одна деньга" 1749 года, медная. Тем не менее, я сунул её в карман.

Кроме того, я обнаружил в мезонине старые валенки.

Валенки я решил почистить снегом и уже заканчивал процедуру, как вдруг со стороны нашей усадьбы прогремел выстрел, встряхнув пространство, вспорхнув ворон, да признаться, я и сам встрепенулся, но тут же понял, что это Викторович, наш комендант, по пернатым палит. Не любит он ворон и сорок. Я, прихватив валенки - Викторовичу на пыжи - двинулся в обратный путь.