Роман Глушков - Штурм

– Не удивлюсь, если ты опять окажешься прав, – как ни в чем не бывало ответил Кальтер. – И все же я не уверен, что нас сбросили в этот подвал лишь затем, чтобы мы наелись до отвала и потом слонялись из угла в угол, подыхая от скуки, лишь потому, что не догадались прихватить с собой лишние пакали…

Кальтеру не хотелось заручаться поддержкой людей, которые лишь полчаса назад пытались изрубить его и Серегу на куски. Но он все равно махнул им рукой, приглашая следовать за собой. Неизвестно, что ожидало напарников за стенами зала, но проверять это впятером было уже не так рискованно, как вдвоем. Особенно принимая во внимание, что союзники владели холодным оружием гораздо лучше, чем он и Серега.

Кирасир, самурай и горец недоверчиво переглянулись. Но поскольку у них тоже отсутствовало желание оставаться возле горящей мебели, они решили принять приглашение калеки с железной рукой. И пошагали за ним, держась, правда, от него и друг от друга на некотором расстоянии. То, что все они пировали за одним столом, еще ни о чем не говорило. Для обретения взаимного доверия – если таковое вообще могло между ними возникнуть – им требовалось гораздо больше времени. Да и то если каждый из них будет сам к этому стремиться, чего пока ни за кем из них не наблюдалось.

Влив в себя немало выпивки, шотландец тем не менее продолжал уверенно стоять на ногах. Разве что стал не в меру болтлив. Теперь он практически не закрывал рта, возбужденно комментируя происходящее, пусть даже ничего особого вокруг и не творилось. Разговаривал он, по сути, сам с собой, ведь никто его здесь не понимал. Однако странное дело – любителя тишины Кальтера его громкая болтовня вовсе не раздражала. Как, видимо, и остальных, поскольку никто не выказывал по этому поводу недовольства ни словом, ни даже взглядом.

Столь единодушная терпимость к пьяному болтуну объяснялась просто. Если в иной ситуации он вызывал бы лишь раздражение, то сейчас, напротив, это придавало уверенности не только ему, но и прочим гостям. Все они понимали, что их присутствие здесь давно не секрет. И что прятаться по темным углам или красться на цыпочках им абсолютно бессмысленно. Хозяева сами впустили их в Мегалит, так что глупо пытаться скрыться от их всевидящего ока. Ну а раз в конспирации нет надобности, то почему бы и впрямь не подбодрить себя бранью и громкими криками. Или не взбодриться криками других, если у тебя нет охоты орать самому.

Впрочем, горец шумел и переругивался с собственным эхом недолго. Ровно до того момента, как пятерка головорезов достигла наконец искомого выхода… и остановилась в растерянности. За обнаруженной на другом конце зала аркой зиял такой мрак, что поначалу Кальтеру даже почудилось, будто их маленький отряд достиг центра аномальной зоны и глядит прямо на черный разлом. Но, присмотревшись, он понял, что это не так и что перед ним – обычная темнота. И даже не кромешная, потому что откуда-то издали сквозь нее пробивался бледный лучик света. Толку от него, правда, не было, поскольку он растворялся во мраке, подобно тому как капля молока растворяется в кружке черного кофе. И все-таки даже такой слабенький ориентир выглядел куда лучше, чем вообще никакого, и это мало-мальски обнадеживало.

Определить на глаз расстояние до источника света во мраке было нельзя. Это мог оказаться и лучик, пробивающийся сквозь щелку в стене в десяти шагах от арки, и поток света, что проникал сюда через такую же арку на другом конце исполинского зала, внутри которого мог бы уместиться целый аэропорт. Одно не вызывало сомнений: просто взять и дойти напрямик до этого маяка не получится. В темноте путников наверняка поджидал неприятный сюрприз или даже не один. А иначе и быть не могло. Зачем еще, как не за новыми неприятностями, хозяева Мегалита пускали к себе гостей?

– Да, без хорошего фонаря здесь не обойтись, – посетовал Сквозняк. Озвученная им мысль наверняка пришла в голову каждому из пятерых союзников. Разве что трое из них представили себе явно не электрические фонари, а свечи и факелы.

Самурай без труда догадался, о чем сказал Серега, и, указав на ближайший светильник, произнес что-то на своем языке. Кирасир, в свою очередь, понял, чего хотел самурай, и попытался концом своей длинной сабли снять подвешенный на цепях светильник с крюка. Только ничего у него не вышло. Цепные звенья оказались слишком крупными, и сабельный клинок пронизывал их, будучи не в состоянии за них зацепиться.

С этой задачей справился широколезвийный меч шотландца, разве что пьяница не сумел удержать снятый светильник на клинке и уронил его, рассыпав по полу угли. Которые, однако, не погасли, а продолжили гореть по отдельности все таким же ровным, высоким пламенем.

Кальтер так и не смог определить, что это за горючий материал. На поверку он оказался мягким, как пластилин, но при горении совершенно не плавился и не тек. Это его свойство натолкнуло исследователя на дельную мысль. Достав из колчана четыре стрелы – как раз по количеству добытых углей, – он наколол на каждую из них по светящемуся кусочку и получил таким образом четыре факела. Не слишком ярких, зато очень легких. Это избавило путников от необходимости искать шест или палку, на которые можно было повесить светильник, и потом таскать эту громоздкую конструкцию за собой. А теперь они могли в случае чего даже разойтись и не потерять друг друга в темноте.

Оставив непригодившуюся чашу с цепью у арки и разобрав факелы, компаньоны двинулись в путь. От огня отказался лишь самурай, который иначе не смог бы сражаться своим двуручным мечом. Горец нес свой факел в той же руке, что и щит, а у пруссака левая рука и вовсе до этого была свободной. Кальтер и Сквозняк опять закинули стрелковое оружие за спину, поскольку все равно не видели ни зги, но мушкетон был на всякий случай перезаряжен и готов к бою.

Уже никого не удивило то, что едва все они миновали арку, как ее тут же перегородила выдвинувшаяся из стены каменная плита. Перегородила, разумеется, намертво, без малейшего шанса сдвинуть ее обратно. Шотландец в сердцах плюнул на нее и ударил по ней ногой, но с тем же успехом он мог отойти в сторону и пинать стену. Прочие не стали вымещать свое раздражение таким варварским способом, а молча повернулись спиной к очередной закрывшейся за ними двери и отправились во тьму, к едва брезжащему в ней лучику света.

Полезность факелов стала очевидной буквально через несколько секунд, когда перед отрядом внезапно разверзлась бездна. Каменный пол, по которому они шли, резко оборвался, причем граница обрыва, согласно местной традиции, также не была обнесена ни перилами, ни парапетом. Дно пропасти терялось во мраке, но вряд ли кто-то из путников усомнился в том, что сможет упасть в нее и остаться невредимым. Поэтому все отступили от края настолько, чтобы не потерять его из виду, и пошагали дальше уже вдоль него.