Наталья Павлищева - Авантюристка. Возлюбленная из будущего

Последней уступкой короля оказалось согласие не делать губернатором Бретани моего супруга герцога Мазарини. Арман смеялся, мол, он знаменует собой окончание власти королевы Анны Австрийской.

Мне не хотелось присутствовать на свадьбе Месье и Генриетты-Анны, но Арман настоял:

– Герцогиня, вы просто обязаны.

Некоторые обязательства начинали меня угнетать. Хочешь не хочешь, наряжайся и езжай в душный дворец глазеть на скучнейшие мероприятия или, напротив, в совершенно неподходящую погоду езжай верхом охотиться.

Скоро должна состояться заочная свадьба Мари. Наша Мари выбывала из моей жизни, надолго или навсегда, я не знала, но теперь не боялась, рядом со мной был Арман.

Брачный контракт между Марией и князем Лоренцо Колонна, коннетаблем Неаполитанского королевства, был подписан еще дядюшкой в конце февраля, теперь в середине апреля должны заключить брак по доверенности, чтобы Мари могла уехать в Рим. Совершенно неожиданно этому стал противиться король.

Людовик явно решил, что теперь ему можно все. Его советчик и воспитатель кардинал Мазарини умер, королеву Анну он попросту отодвинул в сторону, а супруга Мария-Терезия не могла возразить Людовику ничего. И без того не слишком стройная и красивая, беременная королева Мария-Терезия подурнела окончательно. Она не из тех, кого будущее материнство красит, живот едва заметен, но королева передвигалась, как уточка, не танцевала и, уж конечно, не ездила верхом. Да она вообще плохо держалась в седле, для испанской инфанты верховая езда в мужском седле немыслима. Для Людовика, обожавшего охоту, это было большим минусом.

Король еще не начал встречаться с Лавальер, зато вовсю любезничал с невесткой – Генриеттой-Анной, супругой Месье. Филипп Орлеанский не ревновал, медовый месяц с Генриеттой закончился для него уже через две недели, потом Месье вернулся к своим любовникам, в том числе моему собственному братцу Филиппу, получившему титул герцога де Невер. Мадам, которая позже много натерпелась от мужа (вплоть до побоев), вознамерилась наградить его рогами, причем с его же фаворитами, но для начала решила наставить рога с королем.

Однако Людовик попытался вернуть свою большую любовь – нашу Мари. Что бы кто потом ни говорил о его страсти к Лавальер, Монтеспан или Ментенон, могу точно сказать: Людовик всю жизнь любил Мари, любил по-настоящему. Именно она сделала из тюфяка короля, ее этот король уважал настолько, что не переспал с ней (вернее, уважала себя Мари, не позволив королю использовать ее для удовлетворения минутного желания), и уважал тем сильней, что получил от красавицы отпор и теперь.

Для начала Людовик стал противиться замужеству Мари, препятствуя окончательному оформлению брака. На что он надеялся? Решил подыскать для своей любви другого мужа, который будет уныло носить ветвистые рога, наставленные Его Величеством? Таких мужей и до Людовика, и после него во Франции нашлось немало, за должности, щедрые вознаграждения и даже просто из благодарности за приветливый взгляд короля рогатые супруги старательно не замечали близости своих жен к Его Величеству и безропотно признавали рожденных от него детей своими.

Найти красивой (пусть эти раскрашенные толстухи считают, что это не так!), умной и богатой Мари покладистого супруга из числа именитых, но безденежных не проблема, но сама Мари не желала становиться игрушкой для короля. Любимую женщину не делают любовницей, женившись на другой.

В тот день Мари оделась несколько странно – словно снова была в трауре, но как же этот траур ей шел!

– Мари, куда ты собралась? – в моем голосе тревога, тревога и во взгляде Армана.

– К Его Величеству.

Я почти ахнула, неужели она решилась стать любовницей короля? Но слух быстро дойдет до Рима, супруг не простит ей такого ветреного поведения. И к чему траур?

– Но ведь у тебя скоро свадьба?..

– Вот потому и намерена просить Его Величество не чинить более препятствий. Надоело ловить насмешливые взгляды и терпеть издевательства. Арман…

– Я провожу вас, мадам, – кивнул мой муж.

Почему-то я почувствовала укол в сердце. Нет, это не ревность, но то, что он так охотно помогает Мари, вообще-то виноватой передо мной, было неприятно.

Мари действительно попросила короля не препятствовать ее браку и отъезду в Рим. Людовик заметил, что теперь, после смерти кардинала, она свободна и вольна вести себя, как пожелает, намекнул, что найдет ей достаточно сговорчивого супруга в Париже, осыплет подарками… Людовик считал, что таким образом может вернуть свою любовь, вернее, наконец, заполучить ее в постель. Мари оказалась на высоте, она холодно заявила королю, что не желает быть его любовницей, в то время как могла бы быть его супругой:

– Я любила Людовика Бурбона независимо от короны на голове, а мне предпочли другую, более родовитую. Мне не нужно место в ряду ваших фавориток, Ваше Величество. В любви либо все, либо ничего. Позвольте мне подарить свою верность моему будущему супругу и быть счастливой в браке.

– Но вы не любите его! – буквально закричал король. – Не можете любить, потому что никогда не видели!

– Полюблю. Во всяком случае, буду ему верной и доброй супругой.

Поведение Мари впечатлило не только короля, но и Армана, он обращался с Мари как с героиней, очень уважительно. Меня это задело, хотя я тоже уважала свою «сестру» за проявленную твердость, но ревность противная штука, она словно ржа разъедает изнутри. Мне казалось, что Арман слишком печется о Мари, постоянно предпочитая ей меня.

Это отвратительно – ревновать одного близкого человека к другому! Если у вас есть любимый или любящий вас человек, никогда не давайте повода для ревности, она способна испортить, уничтожить самые лучшие отношения. Даже мудрые и спокойные люди, ревнуя, становятся глупыми. Вернуть утерянное доверие очень трудно, душа никогда не простит нанесенных ревностью обид. У стрел ревности ядовитые наконечники, они оставляют этот яд в незаживающих ранах, единожды приревновав, человек будет поражен навсегда.

Я ревновала Армана к Мари, понимала, что между ними ничего нет, что Мари по-прежнему любит Людовика, но теперь я сомневалась в искренности чувств Армана ко мне самой. На это наслоилась моя собственная беременность, Арман оказался прав, надеясь, что я буду в положении после первой же бурной ночи. К моменту разбирательств между Мари и королем я уже была уверена, что стану матерью, а первая беременность всегда самая трудная. Представляя, что буду такой же некрасивой, какой стала Мария-Терезия, что муж будет смотреть (да уже смотрит!) в сторону, лелеяла свою обиду. Понимала, что это глупо, что неправа, что Арман просто помогает Мари сохранить лицо, что относится к ней как брат к сестре, но все равно ревновала – Армана к Мари, а Мари к Арману. Казалось, что они вдвоем меня предали и готовы вообще бросить, а я беременна и одинока.