Наталья Павлищева - Авантюристка. Возлюбленная из будущего

Я буквально отскочила от него в сторону.

– Вы сомневаетесь в своем отцовстве, Ваша Светлость?!

– Нет, дети слишком похожи на меня, чтобы в этом сомневаться, но я не желаю ограничиваться теми редкими ночами, когда вы допускали меня в свою спальню. Исполните свой супружеский долг сегодня, утолите мою страсть.

– Я устала…

– Я не заставлю вас работать, справлюсь сам, – он спокойно развязывал завязки своей рубашки, явно не собираясь отступать. – Достаточно просто быть послушной. Еще один сын, герцогиня, ведь единственного мало.

Заниматься сексом с этим идиотом?! Только не это!

Но Армана нет, он вернется только через пару месяцев, не раньше.

Я пыталась урезонить Шарля, как могла:

– Герцог, но я уже вам сказала, что беременна. Если вы сейчас попытаетесь… это может закончиться выкидышем и никаких сыновей больше не будет!

– Нет, герцогиня, вы не беременны. Мои служанки более проворны, чем ваши, мне уже доложили, что у вас только что прошли критические дни.

– Это… это как раз опасность выкидыша.

– Полноте, – Шарль начал злиться, – идите ко мне и не выдумывайте. Подарите мне днем то, что дарили ночью. Я прошу так мало – всего лишь исполнить супружеский долг. Вы будете его исполнять ежедневно, пока я не буду убежден, что вы и впрямь беременны. От меня!

Его тон не оставлял никаких надежд. Что-то произошло, кто-то помог Шарлю сообразить, что не все так просто…

– Если вы будете меня насиловать, то никакой беременности не будет вообще. Я подарила вам четверых детей, неужели даже после этого не могу рассчитывать на ваше достойное ко мне отношение?

Он вдруг остановился, зло глядя на меня.

– Я подозревал, что что-то не так, слишком вы старались выглядеть приветливой на расстоянии. Милена верно предупреждала меня…

Договорить он не успел, я буквально задохнулась от возмущения, причем оно не было наигранным или нарочно раздуваемым.

– Милена?! Вы… вы обсуждаете наши интимные отношения с прислугой?!

Он попытался оправдаться:

– Я ничего не обсуждаю…

Но меня уже по-настоящему понесло:

– Вон! Никогда, вы слышите, никогда вы больше не переступите порог моей спальни!

– Мадам, вы не вправе…

– Во-он!!! – от моего вопля задребезжали стекла даже на первом этаже.

В спальню влетела Люсинда:

– Госпожа герцогиня…

Попавшая под руку статуэтка (довольно увесистый бронзовый пес, которым я прижимала развернутые бумаги) полетела в сторону Шарля. Конечно, я не попала, но он поспешно скрылся за дверью.

– Госпожа герцогиня, что случилось?

– Люсинда, никого в комнату не пускать! Никого, ты меня поняла?

– Да.

Я бросилась на кровать ничком и разрыдалась. Неужели мне придется спать с этим чудовищем, да еще и под приглядом мерзкой твари Милены? Нет, нужно найти способ раздуть этот скандал, чтобы иметь повод не общаться с мужем, пока не вернется Арман. Да, пожалуй, ссора на руку. Но Милена?.. Видно, эта тварь и впрямь следила за мной, Люсинда, предупреждая об опасности, была права.

– А обедать вы не будете?

– Нет. Я вообще объявляю голодовку.

– Что делаете?

Вот черт!

– Отказываюсь от еды, так и передай, если будут звать на обед.

Пару часов я лежала, жалея себя и злясь на Армана за то, что оставил без помощи с этим монстром. Размышляла о том, как бы увезти детей куда-нибудь подальше, хотя понимала, что Шарль этого не позволит сделать. Если честно, то только это меня и удерживало, без помощи Армана мне детей не увезти. Скорей бы уж он решил свои вопросы там, в будущем.

Я плакала совершенно искренне, понимая, что бессильна что-либо изменить, но и становиться послушной овечкой при муже-идиоте тоже не желала. Пока Армана нет, мне нужно хотя бы не допустить Шарля в спальню, значит, сегодняшний скандал полезен.

Конечно, за мной прислали напомнить об обеде (у нас гости). Я ответила, что не только не выйду к обеду, но и вообще не стану ничего есть и не выйду из комнаты, пока не узнаю, что эта тварь Милена вышвырнута из дворца!

Голодовка!

Шарль, видно, решил, что это нелепый каприз, и на усиленном питании супруги настаивать не стал.

Ах так?! Требовалось срочно разыграть выкидыш. Я попыталась вспомнить, какая из вен или артерий кровит посильней, но наименее опасна и заметна, ведь есть такие, что вскроешь и потом не остановишь поток крови. На помощь пришла Люсинда:

– Госпожа герцогиня, так зачем же вам? Вас могут осмотреть… Давайте я сделаю. Кто узнает, что это моя кровь, а не ваша?

Окровавленные простыни произвели впечатление, Шарль пытался прорваться в спальню, но не был допущен. Хорошо, что у меня смугловатая кожа и нет румянца, иначе умирающую разыграть трудно было бы. А так все получилось прекрасно – я страдала натурально, но не из-за разлада с мужем, а из-за опасений за судьбу детей, а бедолага Люсинда из-за потери крови.

Шел третий день моей голодовки, я не позволила осмотреть себя никаким врачам, заявив мужу, топтавшемуся под дверью спальни:

– Идите к черту! Если мне будет суждено умереть из-за вашего предательства, грех ляжет на вас!

Окровавленные простыни убедили нашего врача, тот посоветовал герцогу выполнить все мои требовании, но меня уже было не остановить. Идиот, у меня есть практика двадцатидневной голодовки, что мне неделя?

Конечно, есть хотелось очень, но я старалась побольше спать и думать только о том, как выбраться из этого дома и забрать детей. Пришло в голову написать письмо, только вот кому? Мари далеко, королева умерла, королю писать нелепо, да и не состою я в переписке с Его Величеством. Выход нашелся: я написала Олимпии.

Ханжески попрощалась и попросила позаботиться о своих детях после моей смерти. Написала, что жить с таким мужем нет больше никаких сил, но убить себя просто не могу, потому являюсь ревностной католичкой. Надеюсь, что Господь, увидев мои мучения, придет на помощь. Попросила ее заступиться за моих крошек перед королем.

Не сомневалась, что Шарль нашел способ сунуть нос в письмо, но не переслать его Олимпии он не мог, я слезно просила сестру прийти попрощаться, чтобы отдать ей кое-что на память. Я была уверена, что сестрица придет, не потому, что ей так жалко меня, она придет за побрякушками, которые дядюшка оставил мне. Пусть, я без них обойдусь, зато смогу при помощи Олимпии повлиять на мнение света в отношении Шарля.

Олимпия приехала тотчас, ее в мою спальню пустили. После трех дней голода и рыданий я действительно была слаба, хотя чувствовала себя прекрасно. Но сестре об этом знать необязательно. Я, рыдая от обиды (все честно, без обмана), объяснила Олимпии, мой ненормальный супруг докатился до того, что обсуждает с прислугой наши с ним постельные отношения!

Та прижала руки к щекам, скорее, чтобы ощутить приятную тяжесть браслетов, которые я ей якобы насильно надела на запястья: «Умоляю взять на память обо мне!», с возгласом: