Сергей Лукьяненко - Реверс

Было бы еще неплохо знать, каковы они, местные тюремные обычаи.

– Я иностранец, – сказал он, ни на секунду не веря, что это поможет.

Последовала короткая непонятная реплика.

– Не понимаю. – Макс развел руками.

– Не понимает, – уже на чистом оннельском сказал один и сокрушенно покачал головой. – Ай-ай-ай. Такой приличный с виду господин, а не понимает. Как нехорошо!

– Господину, наверное, жарко, – участливо поддержал второй. – Господину хочется раздеться.

– И принять ванну, – добавил третий, покосившись на парашу в углу.

– Надо помочь, – подытожил первый, принимая вертикальное положение. – Слышь, мил-человек, ты встань, встань… Вот так, вот и молодец. Позволь тебе помочь… снять одежку, хе-хе. Жарковато нынче…

Макс брезгливо отвел его руку – и сейчас же получил жестокий удар в солнечное сплетение.

Странно: совсем не было боли. Встречая удар, тело само отреагировало как надо. И вдруг все замелькало, но замелькало осмысленно: оторопевшая физиономия, волосатая рука в удобном для захвата положении, шершавая стена, куда спустя мгновение должна воткнуться голова противника, еще двое, начавшие движение, собирающиеся напасть, по их мнению, стремительно, а на самом деле медленно и неловко… Еще захват, еще бросок – в стену. Третьему – подсечка и помочь упасть. Добавить в мозжечок, чтобы отключился. Проверить первого и второго – не надо ли им того же?.. Нет, не надо. Всё.

В великом изумлении Макс посмотрел на распластанные тела «серьезных», затем на свои руки. Потом на ноги. Подвигал шеей. Интересное дело… Точнее, интересное тело: работает само, без участия сознания. И как умело работает!

Макс обессиленно опустился на койку. Стало нехорошо, и он, зажмурившись, помотал головой. Помогло: дурнота отступила. Все равно ничего не понятно…

Мысли метались, как угорелые. Прошло какое-то время, прежде чем они замедлились, позволяя облечь себя хоть в какие-то формулировки.

Разве обыкновенный чиновник из транспортного департамента городского хозяйства может такое?

Только в мечтах.

Следовательно, проблема не в теле. Проблема в голове.

И значит, прав был Теодор. Правы были Патрик и Рафаэль. Он не чиновник и не инженер по транспорту, он что-то другое, но с личностью, изувеченной Гомеостатом. А кто он на самом деле? Боец? Патрик что-то говорил о хождении по Центруму, о прикрытии друг друга… Врал? Может, и врал, но не на сто процентов.

Больше всего на свете Максу хотелось сейчас вернуть свое прежнее, давно забытое «я» и вновь обрести свое место в мире. Но теперь уже в этом мире – не в том . Гомеостат – недоразумение. И Марта – недоразумение. По-настоящему стоит жить лишь тогда, когда умираешь лишь один раз.

Это умозаключение поразило Макса. Парадокс? Возможно. Но жизнь вообще парадоксальная штуковина. Да, жить стоит и здесь. Может быть – особенно здесь. Жизнь вне Гомеостата – острое и вкусное блюдо!

А уж тем более когда умеешь то, что не доступно большинству людей.

Макс понял, что имел бы реальный шанс сбежать во время конвоирования. Теперь сделать это будет несколько труднее.

Впрочем, нет ничего невозможного…

Он проверил лежащих – все трое были живы, просто отключены. Тем лучше. Осложнения ни к чему.

Макс засмеялся.

Откинулась ржавая заслонка, в зарешеченном окошечке показалась мясистая физиономия надзирателя. На ней медленно проступало удивление.

Сам не зная зачем, Макс послал тюремщику воздушный поцелуй.

Если не считать импровизированных бронелетучек и патрульных дрезин, выставивших в щели между мешками с песком тупые рыла пулеметов, «Грозящий» был самым маленьким бронепоездом на многие тысячи километров вокруг. Возможно, он вообще был самым маленьким бронепоездом в Центруме.

И тому были свои причины. Лет двадцать пять назад тогдашний командующий Аламейским пограничным округом удивил местное железнодорожное начальство крупным заказом: проложить железную дорогу от Ахтыбаха до самых предгорий Белого хребта. Обоснование было простым и, пожалуй, логичным: трудно ведь контролировать столь большую и сложную территорию одними лишь патрулями, будь то патрули пешие, конные или даже воздушные. Стационарные посты и заставы? Так-то оно так, но в безводной местности любая задержка с подвозом чревата медленной и мучительной смертью личного состава. Были уже прецеденты. Нужен железнодорожный путь, очень нужен. Плюс хотя бы один курсирующий по нему бронепоезд.

Удивленный железнодорожник, носивший в петлицах четыре золотые шпалы, спросил, как теперь изменится вся система охраны территории, и получил сухой ответ: не суйтесь в наши дела. Вопрос лишь в одном: способны ли ваши чумазые работяги выполнить заказ качественно и в срок?

По мнению железнодорожника, вопрос граничил с оскорблением. Всякому известно: если кто умеет работать, то уж никак не те, кто только и способен обирать честных торговцев и палить в контрабандистов. Железнодорожное управление Аламеи может спроектировать и проложить железную дорогу любой протяженности на любой местности – была бы адекватная труду оплата.

Об оплате спорили долго. Вели переговоры, срывали их и начинали сызнова, создавали и распускали совместные комитеты. Пограничники жались. Им нужна была дорога, но запрошенную за нее цену они считали грабительской. В свою очередь, железнодорожники не менее справедливо полагали, что их пытаются уговорить работать даром. Из-за неразберихи геодезическая партия, отправленная для предварительной наметки маршрута, была обстреляна пограничниками – к счастью, без жертв, если не считать начальника партии, раненного в нос осколком теодолита.

Переговоры тянулись целый год. В конце концов стороны договорились о следующем: дорога будет узкоколейной однопуткой, и для нее придется построить специальный бронепоезд. Командующий округом, ругаясь, согласился. Специальный так специальный. Но чтобы не уступал настоящему!

Сказать легко – сделать значительно труднее. «Грозящий» был мал и казался приземистым, если смотреть на него сбоку. А если посмотреть спереди или сзади, становилось и впрямь страшно: как бы при порядочном все-таки росте, высоко расположенном центре тяжести и узкой колее он не опрокинулся на повороте, или, скажем, от отдачи пушек, если они пальнут одновременно в одном и том же направлении.

Сказать о «Грозящем», что он неказист, означало бы лакировать действительность. Узкоколейный бронированный уродец шокировал бы любого панцермейстера. На аламейском языке слова «грозящий» и «ужасный» произносятся одинаково, и вскоре никто не вкладывал в название бронепоезда смысл «страшный для врагов», а вкладывал только значение «мерзкий на вид». Сам командующий, принимая работу, то бледнел, то багровел, то кривился, как от зубной боли, а потом в сердцах плюнул себе под ноги и применил к бронепоезду эпитет «педерастический».